– Тоже мне, человек…

– А что? Слишком душевная она у тебя, потому вот и душная. Понимаешь? Но с ней иногда так-то хорошо поговорить. Мантулиться мне уже не по возрасту, а просто поговорить с девушкой приятно, интересно. Несчастная она, нудная, но добрая. Одинокие всегда добрые. Это. Ты вот одинокий?

– Да.

– Значит, хороший.

– А ты?

– И я.

– Тебе хорошо. У тебя есть дом, работа и дверь.

– А у тебя что, нет?

– Не-а, и не было ни разу. Я же когда только родился, нас с мамой сразу вывалили ночевать в коридор на кушетку, прямо на сквозняк. Представляешь? Прямо как бомжей в подъезде. Понимаешь? Даже не в палату! Мама мне рассказывала. Потом отец украл нас из роддома через окно.

– Зачем?

– А там все дети передохли, а меня не отдавали. Синегнойная инфекция, типа.

– Ну, ладно. Ну, украли. Но принесли-то домой? Или куда?

– Ага. Домой. На кухню. А я же тоже имею право на дверь! Понимаешь?..

Поначалу собеседники уселись в подсобке за вахтой, куда Пресный и стаскивал книги с игрушками. Три стены этой комнатки облепили высокие деревянные стеллажи, почти заполненные разнообразными коробками и книжками с новыми корешками. У наглухо заколоченного окошка стоял диван и письменный стол. Хоть уютно и красиво там было, как в магазине «Детский мир», но потом все-таки перебрались в огромный гулкий зал старой проходной. Теснота не устроила.

Сидеть в широком полумраке зала на продавленном широком кресле, закутавшись в колючую широкую шинель, было куда уютнее. Ой, как просторно и тепло! Пресноголовцев развалился в таком же крупном кресле на колесиках, даже ему там было не тесно. В бледно-желтое пятнышко света от настольной лампы, прямо на пол, на газету, поставили стаканы и тарелку с закуской, рядом положили фляжку. Иногда дед поднимался и, запинаясь об удлинитель, плелся разводить напиток. Василий в эти паузы опять с удовольствием оглядывался вокруг. Зал напоминал ему сказочный грот или пещеру в непогоду.

«Интересно, чтобы шлюз открыть, надо бы какую-то кнопку нажать или какой-то вентиль открутить? Как воду-то выпустить? Наверное, не вентиль, это же не сантехника. Тут автоматика, наверное, всё держит. А как спросить у Пресного? Вдруг, догадается? Да нет, ему сейчас не до того. Смешной старый лох. Игрушки с книжками он мне показывает, и радуется, как малолетка. Поговорить, поспрашивать, пусть порассказывает, пусть покажет кнопку… Не знаю только, грохнуть его или пускай сам нажрется и отвалится? А если замочить, то как? Он же тяжелый, толстый. Ладно, потом решу. Сначала – кнопка!» – сосредоточенно раздумывал Василий, натужно улавливая в себе остатки гнева и решимости.

Он уже не чувствовал, что именно сегодня на рассвете «все поплывут».

Перед лицом, за двойной стеклянной стеной монотонно лил сильный ночной дождь, хорошо освещенный дежурным прожектором. Не дождь, а прямо тихий серебристый водопад! За спиной, за вертушками, в черноте неведомых коридоров и закоулков, слышались редкие щелчки, машинный гул и странные шорохи. Ой, как тепло и хорошо!

«Пускай пока живут себе, не надо никого мочить», – тихо подумал Василий, растворяясь во сне.

– Знаешь, как он тебя назвал?

– Как?

– Новый папа! – глухо рассмеялась коренастая женщина, прикрыв улыбку кожаной сумкой с потертым, аккуратно заштопанным уголком.

Из сумки торчали игрушки, бутылка сладкой газировки, лопатка и зонтик, свисал капюшон детской курточки, виднелся помпон вязаной шапки. А над всем этим типичным родительским набором самого необходимого для воскресной прогулки в парке с ребенком сияли счастливые глаза. Их даже нисколько не портила излишне яркая подводка, черная тушь на светлых ресницах и синие тени. Глаза эти тоже смеялись безмятежно и искренне.