– Да отстань уже! – злится Вася.

Спускаются на трясущемся лифте вниз, выходят и идут к станции. На улице темень – аж глаз выколи, и холодно: зима. Старушка сухонькая, бойкая, берет внучку под руку, и идут они по узкой протоптанной дорожке, меж сугробов, к станции. Там сажает она Васю на электричку и идёт домой потихоньку, обед готовить, квартиру убирать.

– Обязательно позвони, как доберешься! – кричит ей вслед.

Сорок минут трясется Василиса в пропитанном утренним перегаром вагоне до Ярославского вокзала, потом спускается в метро, на «Комсомольскую», а дальше – по прямой до «Библиотеки имени Ленина». Метрополитен после электрички как музей: чистый, ухоженный, в вагонах не пахнет. Выходит девушка на старой, еще довоенной постройки станции, без колонн, в центре зала лестница – поднимается по ней. Переход, узкий, выложенный белой плиткой. Прямо до конца, налево, направо, и вот – стеклянные двери, выход в город, на Воздвиженку. Открываешь – в нос бьет морозный воздух. Фонари не горят: рассвело, но еще серо. Зябко после тепла подземки – ежась, закутывается в платок и идёт наверх к Старому Арбату – там переходит Никитский бульвар – и сквозь дворы, где памятник Гоголю, сосланный туда Сталиным с Гоголевского бульвара. Согбенный, погруженный в меланхолию сидит в кресле писатель. Василисе никто никогда не объяснял, чем хорош памятник во дворе Никитского бульвара – она проходит мимо равнодушно и попадает в Мерзляковский переулок, где находится музыкальное училище: «Мерзляковка» – так его зовут в народе. Здание старинное, угловое, конца девятнадцатого века: салатовые стены, белые сандрики с лепниной. Здесь пройдут четыре года её молодой жизни. Василиса тянет на себя тяжелую деревянную дверь и заходит внутрь.

V

Мальчик Петя был замкнутый и друзей у него не было. Каждый раз, идя в школу, он оглядывался по сторонам – нет ли поблизости Мирона. Но Мирон, здоровый детина, живший рядом со школой, всегда появлялся неожиданно, лениво доставал перочинный ножик и, гнусавя, говорил: «Деньги давай сюда, быстро, кому говорю?..» От ежедневных оскорблений и унижений Петя был избавлен волею судьбы: родители заметили у него музыкальные способности, и он был отправлен в музыкальную школу при «Мерзляковском» училище, учиться на домре.

В период пубертата Петр, кроткий и покладистый юноша, приобрел страсть махать руками перед зеркалом. Он включал кассету с оркестром Мравинского, и, встав на стул, тяжелым и властным жестом повелевал музыкальным полотном, блестел глазами и потел спиной. Делал он это тайно, когда никого не было дома, но, как-то раз, увлекшись, он не заметил прихода матери – и был пойман с поличным.

– Ах, Петюша, ну прирожденный дирижер, – всплеснула рауками мать, – не дать не взять – Евгений Светланов!

На следующий день мама, взяв его за руку, повела в кабинет к профессору Лапландскому – корифею оперно-симфонического дирижирования.

– Ну что же, что же… Пока не понятно, что из мальчика может получиться, – говорил Лапландский, оглядывая потупившего взор Петю. – Но я вас возьму ради вашего дяди! Все-таки он за вас просил… Как, кстати, его кантата? Как её?.. «Крейсер Аврора»! Закончил, или еще пишет? Не знаете? – профессор снял очки и протёр. – Выдающийся творец, выдающийся… Да и друг нам всем хороший – не чета некоторым нашим коллегам… Ты, мальчик, запомни, – Лапландский посмотрел на Петю, а тот – первый раз осмелился поднять свои глаза на корифея, – главное – это хорошие отношения.

С тех пор забросил Петя свою домру, на которой играл ни шатко, ни валко – и носил теперь с собой лишь дирижерскую палочку, белую, с пробковым круглым основанием. Он вытянулся, но так и остался сутул и непривлекательно бледен лицом и, поэтому, не имел успеха у сверстниц. Однако, когда ему доверили продирижировать школьным оркестром, скрипачка Валечка, известная своим лёгким нравом, подошла к Петру и пригласила на задний двор. Там, на лавочке, распивая с ней недорогой портвейн, он первый раз поцеловался. Язык Валечки был склизкий и будто бы шершавый, а розовая помада на вкус горьковата. На улице было уже темно – Валечка расстегнула Петин ремень, спустила до колен брюки и встала голыми коленками на асфальт. Петя торжествовал.