Как всё скоро, быстро переменилось вокруг. Невероятно, что ещё позавчера он был дома, где всё до мелочи привычно, знакомо, обжито. Всё своё. Озабоченный голос брата Бронека: «Антек, коня приведи!» Подметённый двор, приоткрытая дверь хлева, откуда тянет навозом и доносится похрюкивание – швагерка[18] Леокада, жена брата Кости, кормит поросят. Мать хлопотливо велит нескладной босоногой працовнице[19]: «Баська, неси с каморы вандлину[20] на вячеру!» В хате тепло от натопленной печки уже в сенях, уютно горит под низким тёмным потолком керосиновая лампа, об которую упрямо бьются-трепещут глупые заполошные мотыльки…

И вдруг словно другой мир – большой суетливый и многолюдный город, просторные площади, цоканье лошадей в извозчичьих пролётках, звонки трамваев, тарахтение автомобилей, огромные роскошные дома, неистово сияет электричество. Нет, он, конечно, бывал много раз в Двинске, в Ригу ездил на рынок, но там всё было вчуже и непарадное, а это всё прилагается к его Анельке… И этот театр с огромным куполом, и зал с потолком необозримой высоты – больше любого православного собора, и музыка, и актёры поют и пляшут… для них. Антон оттянул край жёсткого воротничка и повёл натёртой шеей. Он надел свой лучший костюм, под пиджаком и тонкая кремовая рубашка, и шёлковый галстук – он знает, как нужно ходить в такие места, но тут он всего лишь как все. Пётр сказал – премьера, важных людей будет много.

Уж больно внезапно это всё обрушилось, только и смотри не дай маху, язык придерживай, Антон! – не Антек, даже это тут иначе, и Анелька его бесценная, ангел небесный, зовётся здесь Аней. «Когда въезжали, так они прочитали бумагах, – объяснила Анеля. – Я подумала – пусть так, зачем лишние вопросы». А всё её семейство Величек, собравшееся вчера ради его приезда, смотрится настоящими панами. Он оробел, глядя на Анелькиного отца, пана Адама, – в пикейном жилете с часовой цепью под белым кителем, с сурово лохматыми старческими бровями и в обильных усах – прямо Пилсудский… хотя пан Адам всего лишь управляющий домом, кем был и до советского переворота, но при Советах это вроде бы как-то немного теперь иначе… Но что там пан Адам, он уж старик, тон у Величек теперь задают Анелькины братья.

Старший Пётр в военной форме, в пышном галифе хорошего сукна, в шикарных блестящих трубах хромовых сапог пришёл с рыжеволосой женой-красавицей Лидией, которая держалась с ним, Антеком, так вольно, что он, улучив минутку, спросил Анельку:

– Она, Лида, из каких? Из дворян, верно?

– Поповна, – мотнула головой Анеля, неся из кухни овальное блюдо с пирогами, – отец у неё священник, очень хороший такой… ласковый. Солидный, обходительный. Старенький уже. Седой весь.

– Поповна? – удивился Антон. – Пётр в партии, а женился на поповне? Это так можно? Лиды отец Советы поддерживает?

Анеля растерянно пожала плечами:

– Наверное…

– И как они ладят, Пётр с тестем?

– Да что-то там спорят, бывает, но так… по-хорошему у них выходит. Умные разговоры какие-то ведут. Я не слушала, смотрела только.

Ещё страннее ему показались дела другого брата Анели, рослого весёлого Феликса в щегольском клетчатом галстуке, – он пришёл один. На осторожный вопрос Антона «почему без жены» Анеля, немного смешавшись, отвечала с досадой:

– Опять развелись! Ничего, помирятся. Уже третий раз поцапались и разбежались. Теперь ведь это просто: только пойти в контору, в загс, и заявление подать. Даже согласие другого не нужно. Феликс пойдёт, бумажку о разводе ей принесёт, на окно положит – и до свидания.

– И жена согласна?!

– У них не поймёшь. Сами разберутся. У них сын… сойдутся в конце концов. Феликсова Ванда из здешней шляхты, больно гонуровая