– За что? – я предчувствовал, что разговор пойдет о чем-то подобном. – Я работаю по контракту и выполняю только те обязательства, под которыми подписался.

– В ваши 34 года, юноша, – продолжал Марк как ни в чем ни бывало, – вы удивительно наивны. Вы можете быть ведущим мировым специалистом, как Ельшинский. Но вы не сможете переделать систему, если уж подписали контракт, чтобы в ней работать. Вы сами вольны выбирать – быть вам плоской серой рыбой в ограниченной коробке аквариума или использовать возможности Когевского Эллипса.

– Я не собираюсь переделывать систему.

– Именно. Но система рано или поздно переделает вас. Вам не обязательно самому отвечать на всю эту бредятину. Заведите выблера. У меня их несколько дюжин, я их никогда не считал. Не помню, как их зовут. У Стеллы Анатольевны их несметное множество, она прячет выблеров под конторкой.

Идите, извинитесь. А потом приходите ко мне.

И поймите, наконец, в ваши 34 года, что вы можете быть лучшим специалистом мира. Но если вы не сумеете найти общего языка с посредственностями в системе, они вас растопчут. Все выдающиеся специалисты думают, что вызывают у посредственностей восхищение, а на самом деле – только дико раздражают.

– Стихи пишете? – поинтересовался я.

– Это не я, это – Брехт, – Марк отложил ручку в сторону. – Посредственности вас запутают, будут гадить, ставить палки в колеса, саботировать вашу работу. Вам не удастся ничего добиться в вашей профессиональной области, посредственности спутают вас по рукам и ногам приказами и постановлениями. Просто потому, что, в отличие от вас, у них уйма ничем не занятого времени. Гадить вам – станет их главной жизненной задачей, они создадут коалицию, чтобы вам гадить и гадить будут столько, что вы утонете, захлебнетесь в их фекалиях.

– Спасибо, Марк, за совет. Но я своими принципами и пунктами контракта не поступаюсь, – сказал я. – Извините. Время обеда.

И вышел в столовую.

§§§

Все было как всегда. Самобранка переставляла неохватные алюминиевые кастрюли, цинковый прилавок был заставлен капустными производными, у моего стола колыхалась занавеска с морскими коньками.

Зал был полон.

Кого тут только не было. Стелла Анатольевна, подобно сонной сухопутной черепахе, пережевывала листик капусты. Масенька в «Крайслере» уплетала солянку, выковыривая кусочки копченостей из жирного месива. Будулаев степенно хлебал щи.

Было много незнакомых людей в поношенных спецовках, клетчатых рубашках из байки, потертых джинсах, странного вида дам в блузках и блайзерах 70-х годов. Многие сидели в несвежих лаборантских халатах. Масенька эффектно выделялась среди коллег в модном костюме оливкового цвета.

За моим столом сидел грузный неопрятный плешивец в вытертом по швам синем бархатном жилете. От него неприятно и едко пахло снадобьями, словно его заперли на месяц на аптечном складе.

Я поискал глазами: свободных мест не было. Заказал харчо, лазанью, салат «кул слоу» и фреш из манго. Не глядя, взял поднос, дошел до стола, формально сказал плешивцу «Здравствуйте!» и хотел сесть.

– Занято! – не отвечая на приветствие буркнул он.

– Кем занято? – удивился я. – Здесь никого нет! Это – мой стол.

– Столы здесь общественные, – прорычал плешивец. – Кем занято? Не видишь? Гости!

Я посмотрел на другую сторону стола и обомлел. На стуле крошечный карлик в кожаном фартуке ковырял салат странным приспособлением наподобие вилки. Рядом с ним на столе стоял гигантский башмак, распоротый по швам.

– А обувь то на стол, ничего вообще? – машинально спросил я.