Стелла Анатольевна сделала мне знак подождать и продолжала механически печатать.

Я осмотрелся повнимательнее и обнаружил, что идеальный мир папок был вовсе не бесконечен, как показалось мне в начале. В глубине зала аллеи шкафов внезапно обрывались, как будто над пропастью. Дальше начинался хаос из гор разномастных бумаг, наваленных одна на другую: бухгалтерских журналов, сложенных пополам ведомостей, иссохших манускриптов, даже пергаментов, и между всем этим засунуты были восковые валики.

– Хаос, – прошелестела Стелла Анатольевна, проследив мой взгляд. Она ткнула в направлении горной гряды из бумаг, освещенной тусклым светом готических окон под самым потолком. – Настоящий, Федор Павлович, хаос ждал меня, когда я только пришла в КИЭй. Вы не представляете, что здесь творилось до моего прихода. Но последние 50 лет документооборот ведется неукоснительно. Это – фундамент существования Института. Стоит только дать слабину, и хаос поглотит нас. Мы с хаосом боремся неукоснительно, на это брошены все силы, вся моя жизнь, – сухопарой ручкой она обвела тусклые готические просторы. – Это – моя миссия!

– Я вижу.

– Федор Павлович, заполните исходящий ответ на входящий приказ. Исходящий ответ на входящий приказ заполняется в течение часа после получения приказа. А прошло уже четыре. На первый раз я вас прощаю, но впредь подобных проволочек не потерплю.

– Стелла Анатольевна, – сказал я на это. – В моем контракте не предусмотрены никакие входяще-исходящие заполнения. Я – специалист по ментально-цифровым кластерам. Мое время слишком дорого стоит, чтобы заниматься входяще-исходящим бумагомаранием.

На мгновение Стеллу Анатольевну парализовало гневом. Словно бы вся злость, копившаяся в ней полстолетия, вырвалась наружу и сковала ей шею и руки.

– Как вы… Как вы смеете?! – она издала звук спускающей покрышки, которую проткнули заточкой. – Вы назвали мой документооборот «входяще-исходящим бумагомаранием»?

Под конторкой раздался топот многочисленных маленьких ножек.

– Конечно, – я был безжалостен, хотя внутри и предчувствовал, что неприятности воспоследуют. Но я, в принципе, всегда был готов к неприятностям, и сдаваться не собирался. Для меня это был не первый отработанный контракт, и я использовал старую тактику.

Коллеги частенько «подмахивали» контракты не глядя, а затем были вынуждены вместо своей основной работы погрязать в бюрократическом болоте, быть втянутыми в разборки, заниматься интригами и разговорами ни о чем с сослуживцами. В отличие от них, я вычитывал в контракте каждую букву, а затем заучивал свой функционал и обязательства нанимателя близко к тексту, и четко шел по пунктам.

– Я, Стелла Анатольевна, умею разбираться с настолько сложными проблемами оборудования, – я показал на ее печатную машинку 70-х, – что вы даже не можете себе их представить. Это вам не подшивать бумажки по папочкам и ставить на стеллажи. Прошу вас в дальнейшем не впутывать меня в ваше «входяще-исходящее». Всего доброго!

Испуганное многоголосое «ах!» вырвалось из-под конторки.

§§§

Не дав Бурунбуковой и секунды, чтобы ответить, я развернулся, вышел к себе в кабинет. И очутился за свинцовой дверью Марка.

Освещен был только треугольник рядом с дверью. Свет выхватывал край письменного стола внушительных размеров и наклоненный профиль. Детина что-то писал ручкой из белого пластика с синим концом. На меня нахлынула ностальгия – в моей промозглой сельской школе мы писали именно такими ручками.

– Да, сказал Марк. – Новшеств не люблю. У меня есть и мак, – он показал куда-то в темноту, – и планшет, и выносные жесткие диски, но олдскульные приемы куда лучше. Дают сосредоточиться. Хотите, юноша, совет? Купите красивый олдскульный букет. Цветы продают рядом с палаткой с шаурмой. Идите к Стелле Анатольевне извиняться по горячим следам.