Эта ситуация активно влияла на деятельность образованных меценатов. Один из них, проживавший тогда в Париже меценат Василий Нарышкин, собрав интересную коллекцию декоративно-прикладного искусства, подарил ее Александру II.

Государь распределил этот дар между Эрмитажем и Обществом поощрения художников. Представители последнего создали собственный художественно-промышленный музей, число даров которому постоянно возрастало.

Большой интерес Великой княгини вызывало развитие в Петербурге архитектурного стиля модерн, отличавшегося сочетанием разных объемов с перетекающими формами и линиями. Цветные витражи, нарядные мозаики, пронизанные паутиной затейливых решеток, различные архитектурные детали-объемы напоминали огромные бутоны каменных цветов. Стиль модерн подчеркивал свою непохожесть, хотел вернуть человека в мир покоя и добрых размышлений. Наиболее ярко выразил себя модерн в особняках, где исчезало чувство времени, где каждая деталь рассматривалась как полноправная часть дома[154].

Авторы трехтомника отмечают, что неоценимую помощь русской художественной промышленности оказал придворный банкир, владелец многих заводов и железных дорог Александр Штиглиц. В 1876 г. он открыл в Петербурге Училище технического рисования, а на его базе создал музей, который к середине 1890-х гг. стал усиленно соперничать с европейскими собраниями. Вскоре и хранители Эрмитажа начали всерьез говорить о создании отдела прикладного искусства.

В 1884 г. сын крупного золотопромышленника Александр Базилевский, проживавший в Париже, решил продать свою знаменитую коллекцию. В свое время, начав формирование коллекции с предметов христианского искусства с первых веков нашего времени до поздней готики, он постепенно расширил круг своих интересов. Париж уже готовился к аукциону, но Александр III выкупил всю коллекцию, а Эрмитаж пополнился собраниями драгоценной церковной утвари, изделиями из резной кости, эмалей, майолик, фаянса. К концу царствования Александра III отделение прикладного искусства Эрмитажа сравнялось с позициями целого ряда европейских музеев[155].

Мы не случайно обращаем внимание на эту сторону жизни Петербурга 1880-х гг., учитывая причастность Елисаветы Феодоровны к художественному творчеству: украшение церковной утвари, интерьеров собственных домов, одежды, изготовление множества подарков для друзей и воинов. Стремление вложить в изготовление подарков не только достигнутое мастерство, но частицу своей души всегда отличало Великую княгиню. Это умение особо пригодилось ей в пору, когда она, переживая разлуку с родными, погружалась в рукоделие или принимала посильное участие в преобразованиях данной сферы культуры.

В Петербурге Великой княгине многое приходилось делать впервые, постигать на практике. Петербург, будучи началом пути изучения бытия Елисаветы Феодоровны в России, в первую очередь приводит читателя к дому на Невском проспекте, где прошел первый период ее жизни в новом отечестве.

Образ дома Белосельских-Белозерских, или Сергиевского дворца, как он стал называться после его приобретения в 1884 г. Александром III для Великого князя Сергия, в течение многих лет бытия этого здания волновал воображение современников: и как шедевр архитектурного искусства, и как культурный центр, и как мистическое явление, но прежде всего как центр благотворительности.

Дом, куда после венчания в церкви Зимнего дворца прибыли супруги, уже имел свою давнюю историю. Не касаясь ее в деталях, отметим, что дом на углу Невского и Фонтанки в 1846–1848 гг. был создан А. И. Штакеншнейдером.