Метель, закончившаяся к утру, оставила после себя многочисленные сугробы, разнообразной, иногда очень замысловатой формы, у изгородей и во дворах, сделав некоторые из них почти не проходимыми. Степан, ловко орудуя, предусмотрительно захваченной с собой широкой деревянной лопатой, расчищал дорожку к низенькому, а от того, полностью скрытому под снегом, крыльцу ветхого домика невестки. Что-то тревожило старика, сегодня спозаранку, и он, дабы поскорее развеять душевную смуту, с усердием налегал на работу. Снег, спрессованный недюжинным ветром, бушевавшим всю ночь, и крепчающим морозцем, ложился на лопату увесистыми монолитами, почти не раскрашиваясь. Лопата уже начала ударять в ступеньки крыльца, когда за спиной послышалось, – бог в помощь Палыч, с утра пораньше к внучке заскочить решил, – узнал он голос местного лекаря, и сердце екнуло, усилив тревогу.

– Здоров Борисыч, а ты чего такую рань, хренова-то, что ли совсем с Санькой, – опершись на черенок лопаты, спросил Степан. – Так мне что-то Маня ничего не сказала, а ну да, вроде что в район ехать придется, слышала от тебя, ну я так понял, как будто не очень-то и к спеху, ну уж во всяком случае, никак не сегодня.

– Да сегодня нужно, обязательно, и то, как бы уже не поздно было, гангрена у нее заново разыгралась. Совсем дела никудышные, – огорошил Борис Борисыч, и глубоко затянулся из остатка цигарки. – А дочке твоей, Александра сама запретила сказывать про это, вроде как тебя не хотела беспокоить раньше срока.

– Вы что, одурели совсем, как дети малые, беспокоить они не хотели, заговорщики чертовы, – выругался Степан, и в несколько размашистых движений, освободив крылечко и дверь от снега, стремительно вломился в сени. Входная дверь из сеней в дом, по всему проему, особенно сверху и слева, была обрамлена аккуратной рамкой изморози. Поверх двери, по слегка намерзшей за ночь изморози, едва парило. Это выходили последние остатки тепла. Проходя обледеневший порог, Степан, потерял равновесие, наступив на какую-то тряпицу, которая тут же, вместе с ногой, заскользила вдоль проема двери. Устояв, и внимательно присмотревшись, в тусклом свете рассмотрел, что наступил на шерстяную варежку, по-видимому, оброненную вчера Марусей. Она-то, эта рукавичка, попав между проемом и створкой двери, и стала главной причиной утечки тепла из дома. Подняв глаза, Степан увидел перед собой, закутанную во все, что можно, внучку, сидящую на корточках подле, лежащей, совершенно безучастно матери, и тормошащей ее что есть мочи. Заметив на пороге деда, девочка с тревогой и удивлением залопотала, широко разводя ручонки по сторонам, – дудя, мама пить, – и вновь, с еще большим усердием принялась будить мать. Борис Борисыч, внимательно осмотрев больную, проверив пульс и ощупав лоб Александры, почти обреченно сказал, – давай Палыч, быстренько в сани ее, может быть, еще справится, хотя…, драная, жизнь, мать ее метить, как можно таких молодых терять, – сплюнул он.

Дед, с внучкой молча, смотрели вслед удаляющимся саням, пока не послышался гудок паровоза, со стороны проходящей неподалеку железной дороги.

– Дудя, мама туту? – нарушила, на удивление долгое молчание, будто бы понимающая всю серьезность происходящего, Наденька, и широко раскрыла свои удивленные, голубые глазки.

– Туту мама, – подтвердил догадку девочки, все понимающий дед, – туту, – повторил он, сглатывая слезу, еще крепче прижимая внучку к собственному сердцу. – Туту, – не однократно повторяясь, не утихало в нем, пока он усаживал малышку рядом с собой в кошевку, плотно набитую душистым сеном, после того как сани, увозящие ее маму, скрылись в дали. – И мы с тобой тоже туту, коза дереза моя, поехали внученька к дедушке в тепленький домик, там и маму твою, бог даст, поджидать будем, авось все сладится, – как молитву, еле слышно, твердил он.