По установленному немцами правилу, есть у места раздачи, под страхом расстрела, было нельзя, и поэтому получившие паек арестанты, не мешкая возвращались на свои насиженные места, обходя на приличном удалении колонны, своих менее удачливых собратьев по несчастью.

– Не ешь все сразу, – предупредил Николай своего спутника, принявшегося активно расправляться с куском теста, размером с гусиное яйцо, которое почему-то пахло древесной смолой, – растяни насколько сможешь, тогда вернее почувствуешь насыщение.

– Угу, – гукнул, с готовностью соглашаясь ничего не соображающий собеседник, отправляя в последний путь остатки желто-серой массы, частично прилипшей к не очень чистым, но таким сладким пальцам.

– Да вы сударь я погляжу, гурман еще тот, теперь аккуратней, с так сказать, первым блюдом, не ровен час…

– Трое суток во рту ни крошки, – парировал Петр. А ты, растягивать намерен, дразнить меня будешь?

– Ну ничего, потерпишь, зато за науку тебе сойдет, а похлебку помедленнее наворачивай, она сегодня немного богаче, чем обычно, – демонстрировал свои немалые познания в специальной кулинарии Николай, – свеклы, вроде больше, да и чувствуешь ржавый рыбный привкус, либо кишками сдобрили, а возможно, консервные банки ополоснули. А вообще-то, ты свои главные калории только что проглотил, хотя там максимум сто граммов муки, а остальное думаю, древесная пыль или еще какая-то подобная этому, «изысканная» добавка.

– Ну и сколько, при такой кормежке протянуть можно? – усевшись удобнее на облюбованное место неподалеку от поваленной изгороди, спросил Петр, обращая вопрос в большей степени к самому себе, – неделю, две, три.

– Думаю в самом лучшем случае ты протянешь полтора месяца, я и того меньше, – прозвучал безжалостный приговор. – Это если немцы не кокнут раньше времени, а они всегда готовы, за каким хреном им орда такая. Они, я думаю, и не ждали, подобные столпотворения на содержание, им меньше народа, больше кислорода, так что споткнешься, пуля в лоб и все дела. Ну а если пулю не подловим, так через полмесяца вот в таких «атлетов» превратимся, – кивнул Николай на слегка обособленную группу сильно изнуренных, исхудавших пленников. – Ты посмотри, сколько их вокруг, до десятка трупов ежедневно уносят. Благо мы с тобой вроде не очень изувеченные, хотя по сравнению с основной массой добровольцев изрядно потрепанные.

– Что-то я не пойму, ты добровольцами кого называешь?

– Да ты что сюда с небес свалился, разве не в общей колонне притопал? А то там не разглядел, как бравые ребятки, почти строевым шагом идут сдаваться. Тебя-то, к примеру, сразу видно, не по доброй воле тут. Да, понятно простаку любому, – настаивал Николай, почувствовав некоторое смущение в реакции собеседника. – Первым делом, видно навскидку, у тебя каких-либо друзей приятелей в этом «санатории», точно быть не может. Так ведь, к тому же, не такой уж ты свежий огурчик. Хромой с рукой не порядок, да у тебя и фотокарточка слегка подпорчена. Может быть, ты подсадной? Да нет, это скорей ты обо мне можешь такое думать, я же тут ветеран, и с тобой первый заговорил. Но во мне тоже будь уверен, – продолжал он, спрятав миску и ложку, и перейдя почти на шепот, – хотя провокаторы среди этой публики тоже есть, дней пять тому одного придушили. Поначалу, как настоящий трибун за побег агитировал, приличную аудиторию, между прочим собрал, а затем неосторожно чесночком срыгнул. Салом с чесноком здесь вряд ли пленников когда-нибудь кормили, вот благодарные слушатели вовремя и среагировали на столь редкий в этих местах кулинарный изыск. Так что Петруха, утекать надо пока силенки есть, – хлестануло по барабанным перепонкам именно то, что вытекало из логики всего разговора, но противоречило логике последней фразы, – да ты не думай, провокаторам нужна большая толпа, что бы охрана чуть-чуть постреляла для нашей острастки и дело сделано, отдыхай спокойно. Чтоб тебе, да и мне спокойней было, друг от друга не отходим, если есть план, позже скажешь. У меня-то точно есть вроде нормальный план, мать его через колено. Охране, мне кажется наплевать на нашу сохранность, тяп-ляп они нас стерегут. Так что думай, если нет, я один дуну, – прозвучало, как призыв к решению ребуса. – Я подремлю пока, – и моментально свернулся калачиком.