Между тем, перемены, в судьбах военнопленных, действительно начали происходить. Связано это было с провалом немецкого плана «молниеносной войны». Война затягивалась, и содержать у себя в тылу, огромную армию противника, даже и плененной, становилось, не только накладно, но и опасно. К тому же, затяжная война, требовала все больше материальных и людских ресурсов, которые стремительно истощались. В такой ситуации, нацистская верхушка не могла не воспользоваться, имевшимся в ее распоряжении, огромным потенциалом бесплатной рабочей силы. Промышленность в германии, ждала трудоспособных пленных взамен, рабочих молодого возраста, которые ранее были освобождены от призыва, а теперь, конечно же, понадобились вермахту, особенно на востоке. Во все лагеря были разосланы директивы, предписывающие, начать отбор и подготовку кандидатов, для отправки в Германию. Первым делом, были немного увеличены нормы питания. Через неделю, в лагере начался отбор, кандидатов подходящих, по состоянию здоровья, для отправки. Процедура отбора была предельно простой. Пленного заставляли пять раз присесть, с вытянутыми вперед руками, оголиться по пояс, и наконец, продемонстрировать состояние зубов. Прошедшие отбор, коих, было не более половины, сразу же, переводились в отдельный сектор. На них оформлялись какие-то документы. Затем, по мере подачи и формирования поездов, их кормили, вручали сверток с пайком на четыре дня, и грузили в вагоны, крытые или вовсе без крыши, кому какой выпадет.

Петру, как ему тогда казалось, несказанно повезло. В тот день, когда его, среди других, выживших пленных, доставили на территорию лагеря, затерянного где-то в центре Германии, стояла ясная теплая погода, напоминавшая сибирское бабье лето. Но это было первое, обманчивое впечатление. Днем позже, заявила о себе ветреная, пасмурная, влажная, немецкая зима. Температура колебалась где-то, около нуля, от, минус одного до, плюс трех градусов, и это было по-немецки; нудно и стабильно. С трудом выбравшиеся из грузовых вагонов, служивших их бессменным пристанищем не менее двух недель, арестанты растерянно толпились тут же у вагонов, озираясь по сторонам, с тревогой ожидая дальнейшей участи. Толпа представляла собой жалкое зрелище. В основном молодые парни, восемнадцати тридцати лет, выглядели измученными исхудавшими, дряхлыми стариками, много чего повидавшими на своем веку. По количеству надетого на каждого из них тряпья, опытный глаз мог легко определить, сколько пассажиров было набито в вагоны в самом начале пути. Бушлаты, шинели, телогрейки и даже полушубки, были натянуты на изможденные тела, в произвольном порядке, в два, а то и в три слоя. И теперь, все это распахнутое настежь, гардеробное разнообразие, воспринималось многими, в том числе и Петром, как демонстрация благодарности, тем, кто не выжил, еще в сборном лагере или в поездке, но своим теплом согрел уцелевших товарищей, по несчастью. А они, эти «везунчики», пережив лютые русские, морозы, как будто попадали в ласковую весну. Но это была не весна, это такая зима, немецкая зима.

– Петро, – прервал мрачные раздумья, до боли знакомый, кажущийся очень родным, как будто мальчишеский голос, донесшийся вроде бы, слева из толпы, – живой, черт носатый.

– Никита…, Лунок, – изумленно, почти взвизгнул Петр, не мешкая, заключив в объятья, не весть, откуда взявшегося односельчанина. – Не может быть, да ты посмотри, какой красавец. Как я рад тебя тут …, фу ты, японца в кружку. Дурэнь же я несусветный, прости, идиота, нашел, тоже мне повод, чему уж здесь радоваться-то.