– Не буду повторять слова капитана, вы сами все слышали, скажу только одно, – желающие, могут уже сейчас, остаться у ограждения, все, кто надумает позже, могут, в любое время, как это было и раньше, это сделать, подойдя к охране. Разойдись, – сбивчиво, подвел итог произошедшего действа, плюгавенький мужичок в мятом пиджаке, явно с чужого плеча, надетом на малиновую косоворотку, плотно застегнутую на все имеющиеся у нее пуговицы, в том числе и на самую верхнюю.

– Ну что, делаем правильный выбор, или топаем до любимого жилища, – донеслись, до слуха Петра, слова сказанные Андреем Максимовичем таким тоном, будто бы, произошедшее не произвело на него ни малейшего впечатления. Продолжительный кашель соседа, окончательно вывел Петра из состояния легкого оцепенения, и погружения в суть, только что услышанной речи. Они, лениво медленно поплелись к своему пристанищу. – Ты, Петро, наверное, впервые слушал подобных златоустов. Красиво поет сука, главное, почти не врет, очень подготовленные иуды. Каждый раз, немало народу у колючки остается, я их не очень-то и осуждаю. Не знаю, как бы сам поступил, – неожиданно признался он, – если бы болячка, не помогала, этот самый выбор сделать. Один хрен, подыхать скоро, до больших морозов, вряд ли дотяну. Не хотелось бы, чтоб, сыновья мои узнали, что их папка, полное, говно. Они, почти одновременно остановились. Не обнаружив рядом своих соседей, обернулись. Народ, медленно, в основном по одному, или небольшими группками, растекался по своим насиженным местам. Изредка оглядываясь и приостанавливаясь, ожидая кого-то, либо, поддаваясь возникающему, вдруг, сомнению. Немного постояв, и, убедившись что, толпа у ограждения, хотя и основательно поубавилась, но все же, оставалась достаточно внушительной, Петр, со старшим товарищем по несчастью, отправились восвояси. Они, так и не сумели, как не старались, заприметить своих соседей.

– Я так понимаю, Максимыч, что подобные агитаторы, или пропагандисты, японца в кружку, никак не пойму разницы, частенько здешним постояльцам, мозги промывают. Да надо же сволочь, все по больным мозолям, и прямо в душу. Истину ты сказал, ничего гаденыш, не врал ведь, все вроде на правду похоже, разве что, про генералов набрехал для пущей убедительности. Как думаешь неужели, генералы тоже сдаются, наравне с рядовыми бойцами? – замедляя шаг перед землянкой, спросил Петр, – что-то мне не очень в это верится.

– Про генералов, не знаю, они брат ты мой, еще как натерпелись от власти. Не все конечно, некоторые очень даже нежно обласканы ею. Но, чтобы добровольно сдаваться это, скорее всего, вранье, но очень действенное вранье, – усаживаясь на свое привычное место, согласился с собеседником Андрей Максимыч. А еще, думается, что и по поводу этого самого приказа, двести семьдесят, что ли, тоже не все правда, уж очень активно немчура на него ссылается. Не может Сталин такого сказать, как это так, – нет пленных, есть предатели, – да еще иностранным щелкоперам. Кажется, тут наш учитель прав, каждому, думается мне, раздадут по заслугам, кто чего натворил, за то и получи.

– А, сейчас, он бы с этим согласился, что-то я его рядом с нами не вижу, – съязвил Петр, указав кивком головы в сторону по-прежнему толпящегося у колючки народа. Численность этого самого народца впрочем, заметно уменьшилась, и составляла, насколько это можно было прикинуть с такого расстояния, примерно тридцать или где-то около этого, человек.

– Теперь уже не знаю, чужая душа потемки, хотя он этих агитпропов немало прослушал, может быть, что-то задержало, знакомца, например, какого-нибудь давнего, встретил. А вот тебе, как мне кажется, вся лежанка теперь достанется, спи как барин.