– Да, она пошла за молоком, – ответила Анфиса. – И хлебом. А вы кто?

– Я… – на язык просилось имя Лиза, но я не могла выдать себя, я знала, как быстро дети распространяют информацию по поселку, и хотела избежать огласки, – Ева. Меня зовут Ева.

– А я Анфиса, а это Аня. Она еще не разговаривает. А сестру в магазине зовут Динара.

– Приятно познакомиться.

– А где вы живете?

Я указала на зеленый дом напротив.

– Я знаю, там живет баба Нюра, – с видом знатока сказала Анфиса. – Она моего папу учила в школе.

– Здорово. А кто твой папа?

Мне стало интересно, что ответит Анфиса на этот вопрос.

– Сейчас мой папа Тамаш. А раньше был Шандор.

Значит, она не знает, что эти два человека – одно и то же лицо. Но она еще мала, ей простительно.

– У тебя два папы?

– Нет, наш папа умер, и теперь его заменяет брат. Они были с папой близнецами.

– Ясно. А как зовут вашу маму?

Если Шандор жив, то здесь должна быть несостыковка в имени. Жену Шандора зовут Рада, и подменить имена жен Гозело точно не мог.

– Лаура.

Внутри у меня все сжалось. Как же так? Нет, нет, нет! Шандор жив! Значит, Гозело придумал что-то еще. Надо только докопаться до истины.

Я хотела продолжить разговор, но из магазина вышла Динара. В руке она держала пакет с продуктами.

– Здравствуйте, – поздоровалась она.

Я поднялась и посмотрела ей в глаза.

– Здравствуй.

Ее брови чуть дрогнули, словно она узнала мой голос. Очки мешали ей присмотреться к моим глазам, да и что она могла увидеть под карими линзами?

– Что-то случилось? – спросила она.

– Почему ты спрашиваешь?

– Вы о чем-то разговаривали с девочками. Они что-то натворили?

Я улыбнулась.

– Нет, что ты! Я просто с ними познакомилась. – И улыбнулась ей еще шире.

Если не по глазам, то по улыбке она должна меня узнать. Я подмигнула ей.

– Меня зовут Ева, – и я протянула ей правую руку так, чтобы она могла увидеть кольцо.

Она посмотрела на руку и заметила подарок своего отца. Ее глаза увеличились, и она резко перевела взгляд на меня. Ее испуг не прошел, а как будто бы стал сильнее.

– Девочки, быстро домой. Извините… Нам надо идти.

Они встали и побежали в сторону цыганского поселения, на прощание крикнули мне: «До свидания». Я махнула им рукой. Динара заспешила за ними, но я догнала ее.

– Динара, нам надо поговорить. Я живу у бабы Нюры, приходи ко мне, пожалуйста. Я не уеду, пока не поговорю с тобой, и если ты не придешь, приду я.

Она остановилась, нерешительно посмотрела на меня, и, ничего не сказав, снова отправилась вслед за девочками.

– Я все знаю, – не удержалась я от выкрика ей в спину.

Она чуть снизила шаг, а затем прибавила его и не сбавляла до тех пор, пока не скрылась за поворотом.

Я не сомневалась, что Динара была напугана моим появлением. Но почему? Чувствует себя виноватой? Напрасно. Все, что связано с Гозело, не может быть причиной ее осуждения. Я сама угодила в его коварные сети и жестоко за это поплатилась. Он умеет управлять людьми. Его бы навыки, да в нужное русло, а так одно зло творит, и где предел его власти над человеческими судьбами, неизвестно.

Баба Нюра едва успела с Валеркой закончить свои огородные дела, как дождь обрушился на землю стихийным потоком и заслонил собой соседние дома. Она еще шутила, что зря воду в бак набирали – в такую погоду впору мыться под дождем.

Я не разделяла ее веселья, опасаясь, что ненастье остановит Динару от встречи со мной, и я проведу остаток дня в неведении и сомнениях. Но улыбалась ей в ответ и отвлекала себя от непрошенных мыслей разговорами о местных жителях.

Я рассказала бабе Нюре, что ходила в магазин, и полюбопытствовала у нее, кто такой Егорыч, и почему женщины его осмеяли. Анна Тимофеевна рассказала мне его историю. Его полное имя Василий Егорович. У него было три жены, и все умерли. Первую похоронил, когда был молодой, даже деток с ней не успел родить, вторую – двадцать лет назад, с ней два сына появились на свет, а третью – два года назад. Последняя была хорошая женщина, воспитала его сыновей как своих, подарила ему дочь. Но и она ушла. С тех пор крепко запил. Дети подросли, да в город уехали, к отцу редко приезжают. В последний раз на похоронах матери только и были. В один из своих запоев дом спалил, сам еле спасся, живет в наспех построенном бараке, летом еще бодрячком ходит, а в зиму замерзает в своей лачуге, и дела нет детям до него – к себе не берут, дом отстроить не помогают.