И я вдруг жалею, что доктор Сандерс не дал мне брошюру, как дантист, когда у меня обнаружили гингивит. «У вас Множественный Рак. Вот, что следует делать».

– И что нам теперь делать? – спрашиваю я Джека. – Не можешь же ты постоянно сидеть дома. А университет?

Дерьмо! Гендерные исследования!

– У меня сегодня экзамен. А ты? Ты должен закончить. Не можешь пропустить практику в клинике.

Он подходит, садится рядом со мной и кладет руку на мое бедро. Рука кажется тяжелой.

Джек говорит, что я должна послать мейл преподавателям. И что он уже позвонил доктору Лингу, директору ветеринарной клиники, и тот понял. Говорит, что собирается взять выходной до конца недели, пока мы не уладим все это. И я задаюсь вопросом: не является ли мой рак чем-то, только сейчас помещенным не в ту груду на гаражной распродаже.

Первое, что я вижу, входя на кухню, – полупустую коробку сырных крекеров на стойке. Я корчусь, не в силах поверить, что позволила себе есть эти вредные, переработанные эрзац-крекеры.

Я беру коробку, подношу к мусорному ведру и разжимаю пальцы. Коробка с удовлетворительным для меня стуком ударяется о пластиковое дно.

Открываю холодильник и едва не ахаю. Все мои неудачные покупки уставились на меня. Они хаотически лежат на полках, как компания ребятишек, которым весь семестр приходилось сидеть на специально отведенных местах. И вдруг им дали полную свободу.

Наморщив нос, я сую руку за упаковку из шести стаканчиков желе с искусственным привкусом вишни и хватаю органический клюквенный сок. Закрываю дверь холодильника. Разберу его позже.

Пока я наливаю красную жидкость в стакан, мои глаза прикованы к упавшему на пол оранжевому кружочку «Фрут Лупс» под шкафом. Стоило бы взять веник и вымести его. Но у меня нет сил. Это рак? Неужели я уже чувствую симптомы? Так рано? Нет, это абсурд.

И чтобы доказать это себе, я вытаскиваю из чулана в прихожей веник. Отношу на кухню и яростно набрасываюсь на мусор под шкафами, собирая «Фрут Лупс» и все остальное в аккуратную горку посреди плиточного пола.

Заметаю все это на совок, сую в мусорное ведро, а потом встаю в центре кухни. Видите? Я в порядке. Пользуюсь веником, как все, у кого нет Множественного Рака. И эта неотвязная, исполненная надежды мысль снова проникает в мозг. Может быть, всего лишь может быть, у меня ничего нет.

Я смотрю на стойку, в розетку, на которой каждый вечер включаю телефон, но на этот раз там ничего нет. Должно быть, оставила телефон в сумочке.

Я выхожу в прихожую, бреду в нашу спальню и слышу шум воды. Джек в душе. Я быстрее передвигаю ноги. Возможно, успею позвонить доктору Сандерсу, прежде чем Джек выйдет, и ему не обязательно это знать.

Вынимаю из футляра телефон и вижу, что у меня три пропущенных звонка и два сообщения от Кейли. В одном она пишет: «Ты еще жива?»

Я стираю сообщение и набираю многоканальный телефон в Онкологическом центре.

Пока телефон звонит, сердце больно ударяется в ребра. Та-там, там, там, там. Та-там, там, там, там…

– Афинский региональный онкологический центр, – отвечает женский голос. Я прошу соединить с доктором Сандерсом.

– Можно спросить, кто звонит?

– Дейзи Ричмонд.

– Минуту, пожалуйста.

Что-то щелкает, и в ухо льется лирическая музыка.

Через несколько минут музыку прерывает голос доктора Сандерса:

– Дейзи! Я рад, что вы позвонили.

Я немного удивлена, что это он. Не ожидала, что смогу поговорить с ним, просто попросив к телефону. Доктора имеют обыкновение уклоняться от разговоров, почти как знаменитости. Вы можете поговорить с их помощниками, и они назначат время визита, позволяя предстать перед их глазами, но не можете звонить им напрямую, когда хотите. Для этого они слишком значительные персоны. Но доктор Сандерс всегда был немного другим. Более доступным.