в голове воцаряется такой страх, что тянет завыть.

Степанов молит Бога, чтобы не выключили свет,

но всё напрасно – кто-то опускает рубильник.

В желудке прыгает холодная скользкая жаба,

но Степанов нашаривает спички: «Чудо! Огонь!»

Он жадно смотрит на пламя и представляет себе,

как Нечипоренко недосчитается его и скажет:

«О! А этот куда делся? Опять сбежал, что ли?»

В бомбоубежище тихо, словно всё снаружи умерло.

Степанов медленно и осторожно шаркает ногами,

пробираясь со спичкой в пальцах, как индеец Джо —

это воспоминание детства придаёт Степанову сил,

он подбадривает себя громкими злобными матюками.

Чу! Он чувствует тихий шорох за спиной и леденеет.

Крысы? Неведомые чудовища из сказок Гоголя?

Какие тут крысы, кругом железо! А чёрт его разберёт!

Степанов с натугой начинает крутить ржавый штурвал,

молясь, чтобы дверь не заперли ещё и снаружи…

Нет, неправда, он ведь сам слышал на лекциях,

что после ядерной войны люди выйдут из убежищ,

значит, есть способ выйти наверх самостоятельно.

Степанов открывает дверь, идёт ко главному входу,

из последних сил крутит штурвал, срывая кожу ладоней.

– Ну что, выбрался? – группа встречает его за дверью,

Нечипоренко довольно улыбается в густые усы. —

А мог бы и через верхний люк в тамбуре вылезти, а?

Если бы мои лекции слушал, а не спал, как сурок.

Поделом тебе, Степанов, матчасть учить надо!

Степанов не слышит, он жадно распахивает руки,

над головой огромное небо, вокруг зелень кустов,

гудят машины, говорят люди, жужжат насекомые —

как прекрасен этот сочный, шумный и разноцветный мир!

Историю Степанов никому не расскажет – стыдно.

Попав через несколько лет впервые в казематы СИЗО,

он с дрожью будет ждать водворения в «стакан»,

есть такие помещения типа большого шкафа в стене,

куда арестанта закрывают, чтоб не маячил в коридоре.

Его и вправду закроют в «стакане» часа на три —

не по злобе, просто технический момент, уходит этап,

Степановым на посту банально некому заниматься,

СИЗО вовсе не развесёлый отель или общежитие,

оформление иногда занимает полдня – нюансов хватает.

Там, в «стакане», жадно вслушиваясь в гулкую тишину,

ловя незнакомые звуки доселе неизвестного мира,

новоявленный арестант Степанов с радостью поймёт,

что никакой он не клаустрофоб, бояться ему нечего,

обычная паника и щекотание нервов, только и всего.

Неизвестно чему улыбаясь и жмурясь от света,

он будет стоять потом у стола дежурного и увидит жену,

приехавшую на «скорой» спасать какого-то бедолагу.

Они хитро улыбнутся друг другу, будто заговорщики,

дежурный перехватит их взгляды и сурово рявкнет:

– Степанов! Ты чего, совсем охренел уже?

– Это моя жена, товарищ лейтенант, она врач.

– Рассказывай! Директорские жёны не такие.

– Честное слово! Век воли не видать! – шутит Степанов.

Душа его поёт и радуется – поистине добрая примета.

У арестантов любой «нежданчик» всегда в масть.

А тут встретить жену в самые первые тюремные часы?

В тот момент, когда ты растерян, распят и растоптан?

Нет, в подлунном мире что-то явно идёт не по плану…

Теперь Степанов точно знает, что всё будет хорошо.

Чего их бояться, этих закрытых помещений?!

Редкий читатель знает, что такое Хатанга.

Может, рыба такая, а может статься, дикий зверь?

А вот и нет. Хатанга – село на Крайнем Севере,

где находится аэропорт, построенный когда-то

в напрасном расчёте на скорое освоение Заполярья —

хотели из Хатанги сделать город, да не вышло.

На закате перестройки, по весне Степанов летит в Москву.

Рейс хоть и с задержками, зато идёт почти из дому —

Комсомольск-на-Амуре – Норильск – Домодедово.

Час езды в автобусе, и вот уже лайнер взлетает,