В рамках объективных условий альтернативы (фашизм или социализм) зависят от интеллекта и воли, сознания и чувствительности человеческих существ. Это зависит от их все еще существующей свободы. Идея длительного периода варварства в противовес социалистической альтернативе – варварства, основанного на технических и научных достижениях цивилизации, – занимает центральное место в марксистской теории. В настоящее время инициатива и власть находятся на стороне контрреволюции, которая вполне может завершиться такой варварской цивилизацией.

Именно на почве контрреволюции новые левые в Соединенных Штатах (только в Соединенных Штатах?) имеют свою базу операций. Она кажется чрезвычайно слабой, особенно среди рабочего класса. Радикалы сталкиваются с жестокой враждебностью со стороны народа, и они становятся легкой мишенью для преследования. Но этот низкий революционный потенциал на пике капиталистического развития обманчив: обман исчезает, если мы понимаем, что на данном этапе возникает новая модель дезинтеграции и революции, соответствующая и порожденная новой фазой капитализма: монопольно-государственным капитализмом. И понимание этого, в свою очередь, требует не пересмотра, а восстановления марксистской теории: ее освобождения от собственного фетишизма и ритуализации, от застывшей риторики, которая останавливает ее диалектическое развитие. Ложное сознание свирепствует как среди новых, так и среди старых левых. В предыдущем разделе я набросал тенденции, которые способствуют расширению и изменению потенциальной массовой базы и изменению «мотивов» революции.

Они являются результатом самого способа производства, который расширяет (и изменяет) базу эксплуатации, создавая потребности, которые не может удовлетворить установленный способ производства.

Потребности по-прежнему связаны с лучшей жизнью, «растущими ожиданиями», но для жизни, которая больше не определяется бесчеловечным трудом на полный рабочий день, – для жизни в самоопределении. Цель требует, на основе социалистического способа производства, полной реконструкции технической и природной среды. С этим историческим сдвигом капитализм отрицает свою легитимность, чтобы больше управлять жизнью мужчин и женщин, формировать природу и общество по своему образу и подобию.

Разрушение репрессивного правила материального производства теперь смещает фокус с материального на интеллектуальный сектор производства, с отчужденного труда на творческую работу. Или, скорее, материальное производство, все больше подвергающееся технологической организации, становится восприимчивым к гуманизации.

Вес мертвого труда на живом труде можно уменьшить путем постепенного удаления живого труда из механизированной и фрагментированной работы – процесс, в котором он все еще удерживается требованиями капиталистического производства. Передача живого труда «надзорным» функциям открыла бы возможность изменения направления и целей самого материального производства. Человеческий труд, вместо того чтобы быть товаром, производящим товары в соответствии с законом стоимости, мог бы производить для удовлетворения человеческих потребностей в соответствии с законом свободы – потребностей освобожденного человеческого существования; появляется альтернатива, которая предполагает подрыв материальной и интеллектуальной культуры.

Общество потребления порождает призрак не только экономической, но и культурной революции: новой цивилизации, в которой культура больше не является привилегированной отраслью общественного разделения труда, а вместо этого культурой, которая формирует общество в целом, во всех его отраслях, включая отрасли материального производства, и которая радикально изменит преобладающие ценности и устремления.