На заимке был порядок. Ничего никому никогда не приходилось повторять дважды. Такой «порядок» глушил инициативу, а женщины, так те, вообще, были на рабском положении. Но нарушь сложившиеся обычаи и заимка распадется, пропадет, не выживет.

Как и вчера, одно за другим следовали соленые огурцы, вареный картофель, суп или вернее густой мясной навар, каша тыквенная, каша гороховая. Подавалось каждое блюдо поочередно, в одной миске для гостей, в другой для хозяев. Тимофей Савельевич перед каждым блюдом поспешно, словно стеснялся, клал широкий двуперстный крест. Женщины обедали за кухонным столиком.

Когда подали мед, Тимофей Савельевич нарушил молчание.

– Ты, поди, из наших будешь? Признайся! – сказал он, обращаясь к Анину.

– Почему?

– Порядки наши знаешь, соблюдаешь их. Не куришь. Не выражаешься. Обратно же, борода… Книги наши читаешь…

Яков Родионович улыбнулся. Он, конечно, не стал объяснять, что бороду сбреет, когда вернется домой, что не курит, потому что уважает законы заимки, и не выражается, не потому что кержак, а просто потому, что так воспитан, интеллигентно.

– Нет, – сказал он. – У меня корни другие.

– Есть ведь кержаки, что в миру живут.

– Нет, Тихон Савельевич, я не кержак.

Пимушин посмотрел с недоверием.

– Не таись… На Касовских галеях что надобно?.. Там скиты стоят. Не боитесь?

– Чего?

– Тайга, однако.

– Тайги не боимся.

– Так ведь она – тайга! Войти просто, а выйти не каждый сможет.

– Не варнаки же здесь. Люди. Мы ничего плохого не делаем.

– Вижу. Однако, бывает и хорошие люди не возвращаются.

И тут в разговор вступил Влас.

– Бать! Я схожу с ними? Белку за одно посмотрю.

Конец ознакомительного фрагмента.