Еще бы мне догадаться. Встретились мы неожиданно трогательно, прощения просили друг у друга искренне. Но все сантименты повыветрились. Я к этой хрупкой девице спиной повернуться боюсь, удара жду или выстрела. Неразумно с моей стороны, наследство покойного Монтегю давно обрело хозяина, пистолетом махать нет причин. Но какая-то настороженность, инстинктивная, нерациональная, живет в подсознании, ничего не могу поделать. На кухню я Юлию не пускаю – там вилки, ножи. На сумку ее от кутюр смотрю с подозрением – там может лежать оружие. Боюсь ее, почему-то. Извечный страх беременной женщины – потерять младенца – в присутствии Юлии обостряется.

– Пойдем, напьемся, наплюем на всех.

Сланцева уже свернула в придорожный кабак. Я попробовала образумить:

– Забыла? Нам в театр пора, начало четвертого.

– И что нам там делать? – взъерошилась девушка. – Сегодня Смольков торжественно огласит список избранников. Одни заверещат от радости, другие от злости. Ни мне, ни тебе не светит, гулять можем смело.

И за руку потянула, как будто мне можно пить, никакого сочувствия к интересному положению.

У дверей серьезный охранник нас окинул вдумчивым взором. Мои надежды не оправдались: обе встрепанные дамочки, хотя и с натяжкой, шаблонам фейс-контроля соответствовали. «Пьет, буянит, бьет зеркала», – произнесла я одними губами, тыча пальцем в затылок подруги. Охранник понял, канат из алого шелка переградил проход. Юля дернулась от неожиданности и вдруг развернулась резко, лицо пылало стыдом.

– Едем к ювелиру! Не могу я больше, не могу! – девушка волокла меня уже на стоянку, где оставила красный «Феррари».

Вот это предложение мне по нраву. Жизнь продолжается – и борьба продолжается, один-единственный вечер Смольков обойдется без Киры и Зинаиды. «Не обойдется, – возразил мой Учитель. – Вам обоим необходимо быть сегодня в театре. От результатов предстоящего вечера зависит многое». – «Подскажите, как ее убедить?» – «Пусть звонит ювелиру». Парадоксальный совет, но раздумывать некогда.

– Телефон сохранила? Неудобно без предварительного звонка.

– Верно.

Мы устроились на сиденьях. Юля вдохнула и выдохнула, протерлась влажной салфеткой, поправила боевой раскрас, состроила на лице милейшее выражение, словно видеотелефоны уже запустили в массовую продажу.

– Добрый день, Арнольд Яковлевич! – зажурчал чарующий голос, разливая бесконтрольное обаяние далеко за пределы МКАДа. – Могу я заехать к вам через часок с браслетиком? Да-да, о котором я говорила: восемь рубинов по пять карат в ажурной оправе из белого золота, ручная работа. – И прослушав пространный ответ, добавила, скрывая огорчение: – Ничего страшного, Арнольд Яковлевич, могу подойти и завтра. Вам будет удобно, если я побеспокою вас часиков в десять? Как скажете, в одиннадцать тридцать, договорились. Хорошего вам отдыха!

И отключилась. Вот и ладненько. Девушка уже улыбалась, мечтательно, трогательно, вновь красавицей себя в будущем разглядела.

– Поехали, Жень, в театр, похихикаем в стороне, ну ее, эту пьянку. Завтра опять в клинику идти, витрина должна быть в порядке, без следов разрушительного похмелья.

Как просто, оказывается. Все сама понимает, стоит немного остыть. А подметила очень верно: мы обе вне коллектива. Не хихикаем, не злорадствуем – это Юля преувеличила для красного словца. Мы стоим в стороне от общей великой цели: прорваться и засветиться. На этой почве и сблизились.

Машина урча влилась в гибкое тело бесконечного транспортного потока. Девушка успокоилась, приступила к любимой теме: