К полудню – нежданный гость, без звонка приехала Юлия.

– Представь, за три перстенька получила семьдесят тысяч! В два раза больше, чем давали раньше.

– Этого хватит?

– Надеюсь. У меня сложный случай, не просто коррекция спинки носа. Удаление раздробленных, неправильно сросшихся костей, вылепка новой формы на основе имплантов. Жень, пойдем со мной на консультацию, а то боюсь, вдруг откажут?

– С наличкой в кармане? Такого не бывает.

– Все бывает. На сайте написано: возможен отказ в случае выявления противопоказаний. Одевайся тут недалеко, все равно ничего не делаешь.

И как она догадалась? У других разбросанные вещи означают начало уборки, у меня – прыжок в альтернативный мир с ловкими махинаторами и танцующими красавицами.

До клиники пластической хирургии решили пройтись пешком, машину оставили у бордюра. У Юли руки тряслись от волнения, садиться за руль не отважилась. И я прониклась моментом – решается судьба человека. Что б хирург ни постановил, друг рядом нужен, хоть в горе, хоть в радости.

– Юль, а могу я спросить? У тебя в самом деле никого не осталось? Кривотолков был страстно влюблен, очень хороший парень.

Девушка дернула плечиком, кривенько усмехнулась:

– Не в этой жизни, наивная ты моя, а в давно безвозвратно прошедшей. Это бабы десятилетиями мужиков из колоний дожидаются, а мужчины нас тут же бросают. Ни писем, ни передачек, ни хлопот об уменьшении срока от мужей не дождешься. А придешь домой – не нужна, новенькая жена в твоей квартире командует. Да что мужик, даже дети от матери отрекаются. Нашла кого вспоминать, Вовчика…

Лязг железа ударил в уши, я невольно вскинула голову. Из дверцы машины поодаль кто-то выбросил черный плащ, рукава взмахнули в полете. И сразу люди остановились, машины затормозили, водители выскочили на дорогу. Мы с Юлей ускорили шаг. Посредине проезжей части лежал парень в черном костюме мотоциклиста. Шлем с темным стеклом скрывал лицо, широкая струя темной крови текла на асфальт.

– Скорее, скорей приезжайте! – призывал мужчина футболке в сотовый телефон. – Он жив, шевелится, можете успеть!

Второпях я открыла сумку, достала стерильные салфетки. Протянула пачку мужчине:

– Зажмите рану, надо остановить кровь.

Тот даже руку не протянул:

– Не лезь, а вдруг навредишь.

Десятки взрослых людей молча стояли рядом. Никто не знал приемов первой помощи, никто не хотел дотрагиваться до умирающего. За фразой о нечаянном вреде скрывалось тупое, мрачное отчуждение: это не я и не мой родственник. Все вокруг, как один, допускали возможность смерти. Смерти на их глазах, без права на борьбу за выживание. И я отупела и отступила под авторитарным напором стада, против воли и убеждений подчиняясь молчаливому решению большинства.

Первой опомнилась Юлия:

– Мы стоим у клиники! – и бросилась к витым чугунным воротам. – Сообщите хирургу, скорее! – накинулась на охранника.

– Не положено7, – промямлил тот, отводя взгляд, – это частное заведение. Скорая помощь вызвана.

– Но она не успеет! У вас есть врачи, они обязаны хотя бы остановить кровь!

– Услуги платные.

– Я плачу, вот карточка! Это мой брат, Виктор Коршунов! Спасите его, скорее!

Я вздрогнула. Синюшное лицо Коршунова на бетонном столе московского морга… Я его опознала. А она его отравила. Не по собственной воле, по приказу гипнотизера, но факт остается фактом. И совесть грызет ночами, и ужас не отступает…

Что с Юлей? Она понимает, что делает? Или вид умирающего замутил надломленный разум, опять покойник мерещится? Требует к жизни вернуть, прошлое перехитрить?

Люди в белых халатах уже выбегала из ворот, санитары толкали тележку.