В порыве неведомого или давно забытого чувства, я распахнула окно и вытянула руку вперед. На ладошку приземлились несколько снежинок, через мгновение ставшие каплями.

– Мой Господь, я хочу снова жить…

* * *

Перед тем, как войти в палату, я остановилась и сделала глубокий вдох. Меня охватило странное волнение. Что происходит? Но долго я об этом не думала, а просто нажала на ручку и вошла. В отличие от предыдущего раза, Роман сразу же повернулся в мою сторону. Ждал.

– Привет! Не обедал?

– Нет, ты же приказала ничего не есть.

– Правильно. Я тебе лучше еду принесла. А то на больничной еде будешь еще полгода поправляться, – я достала из сумки банку с наваристым куриным бульоном с зеленью и пластиковую коробочку с тушеными овощами и мясом.

– Мне этой еды на два дня хватит, – улыбнулся Роман.

– Прекрасно, оставишь на завтра. А я еще пирог испекла и сейчас сбегаю в кафетерий нам за кофе.

– Прости, но я не могу отказаться.

– Даже если бы ты пытался, ничего не получилось бы. Так что ты пока ешь, а я скоро.

Через пять минут я вернулась с двумя бумажными стаканчиками самого вкусного мягкого кофе.

– Тебе повезло, что ты один в палате, – я обвела палату взглядом. – Правда, она маленькая, вдвоем здесь было бы тесно.

– Ну, я не совсем один, а со своими мыслями, – это была шутка, но после Роман уже серьезным голосом добавил: – Я так долго не разрешал себе думать ни о чем, что связано с прошлой успешной жизнью, с аварией. Просто гнал эти мысли. А потом привык – не думать. Но было больно, – он легко постучал кулаком по груди.

– Может, если бы ты разрешил себе прожить эти чувства, эту боль, стало бы легче?

– Не знаю. Мысли сводили меня с ума. Буквально.

Роман потер пальцами переносицу, затем глаза. В этом жесте я увидела глубоко уставшего человека. И про себя попросила у Бога сил говорить с ним, ведь я и сама не до конца пережила свое горе.

– А сейчас? Ты разрешил себе вспоминать?

– Немного. Я боюсь, – Роман посмотрел прямо на меня, и его карие глаза показались мне черными от глубины боли в них. – Поэтому я попросил тебя прийти. Возможно, если я буду не один, смогу пройти этот путь.

– Мне этот путь тоже нужно пройти.

В этот день, в этой палате мы открыли дверь в прошлое и несмело шагнули туда, зная, сколько там боли для нас двоих. Каждый из нас обнажал те моменты, которые эти долгие два года рвали душу на шматки.

– Что для тебя было самое тяжелое? Что преследует тебя до сих пор?

Интересно, что Роман не спрашивал меня, есть ли такое обстоятельство. Он не сомневался, что есть. И был прав.

Самой глубокой болью я делилась только с двоими: сестрой и пастором. Но они не могли до конца понять меня, а моя боль так и осталась неисцеленной. Сейчас же я решила открыть сердце почти незнакомому человеку. Но внутри была уверенность, что он поймет.

– Я не могу принять то, как они умерли. Каждый раз прокручиваю в мыслях, как это могло произойти. Пытаюсь представить каждую секунду до удара. Что чувствовали Саша и Арсений? Испугались? Успели закричать? Осознали ли, что сейчас погибнут?

Без слез я не могла об этом даже думать, не то, что говорить. Когда пальцы рук стали мокрые, я натянула рукава синей кофты пониже и промокнула ими глаза. Роман протянул бумажную салфетку.

– Спасибо. Врачи после вскрытия сказали, что смерть наступила мгновенно. Но если не так? Понимаешь?! Я всегда об этом думаю… Если они страдали? Если малыш сильно испугался, а ему никто не мог помочь… а кругом мрак и ужас. Что они испытали в свои последние мгновения?

Даже не пытаясь вытереть слезы, я заламывала руки, как каждый раз, когда думала об этом.