– Ну вы даете! Мы уж думали, вы и вправду прорветесь, но потом увидели, как фашисты по вам отработали, и начали сами стрелять по ним.

– Так это вы по ним из РПГ и пулемета лупили, когда мы подошли к цеху?

– Да, наши парни работали, а потом танчики их окончательно загасили. Давайте, берем раненого и пошли, мы стоим на той стороне дороги, надо живенько выбираться.

Медлить не стали. Подоспевшие штурмовики подхватили раненого, и все вместе они направились туда, где закрепилась пехота. Пробираясь между разрушенных цехов и ангаров, сожженных машин и техники, обходя глубокие воронки, добрались до сложившегося панельного здания, превращенного войной в унылую груду земли и бетона.

Их уже встречали. Со стороны чудом уцелевшего торца дома, за тяжелой стальной дверью, был вход в подвал. Кто-то в четыре руки подхватил Женю и спускал в убежище.

Подвал был надежный: из толстых бетонных блоков, сложенных друг на друга, с достаточно высоким потолком, так же перекрытым бетонными плитами. Иван огляделся. Повсюду лежали ящики из-под снарядов, служившие одновременно и столами, и стульями. Чуть дальше, во второй комнате, за железной дверью, лежали ящики с надписями на иностранном языке – видимо, это были боеприпасы, поставленные врагу «западными друзьями». В дальнем углу, в пробоине, была оборудована огневая точка: стоял пулемет и пара деревянных ящиков. Место получилось очень хорошее: снаружи над ним нависала упавшая бетонная плита. Это было как нельзя кстати – она скрывала пламя, вырывающееся при стрельбе, и противник при всем желании не мог определить, откуда ведется огонь. Народу в бункере было немного: вместе с прибывшими – человек двенадцать. К компании подошел крепкий мужчина среднего роста – круглолицый, коротко стриженный, глаза с прищуром, а в уголках губ затерялась легкая усмешка, но при всем своем кажущемся добродушии, он производил впечатление жесткого и уверенного человека. Мужчина обратился к пришедшим:

– Здорово, ребята. Ну вы даете! Мы уж решили, что вы и правда прорветесь. Я – Инженер, командир взвода. Сейчас запросим эвакуацию, но все равно придется терпеть до «серого». Мы тут сидим третьи сутки, так что, вот, располагайтесь.

Раненого положили на расставленные у стены ящики. Он был в сознании, но вид у него становился все хуже. Парни принялись обрабатывать ему раны. Иван огляделся, нашел взглядом свободное место у стены и, не снимая бронежилета, уселся прямо на бетонный пол.

– Ты бы на ящик хоть сел, что ли, – сказал кто-то.

Но Зима, казалось, уже ничего не слышал. Поставив рядом с собой автомат, опустил голову на грудь и замер. Со стороны казалось, что он спит, но у него голове мельтешили картинки, будто кто-то щелкал пультом телевизора, непрерывно листая каналы. Ему виделись то разрушенные здания и ребята, перебегающие от одного укрытия к другому, то родной дом, большая, уютная комната, маленькая сестра, снующая туда-сюда, и мама – строго: «Юля, не бегай, упадешь!» Ивана раздражала эта мешанина из картинок, он никак не мог отделить их друг от друга, в голове была настоящая каша. А Юлька все прыгала в классики на плитах промзоны, прыгала и смеялась…

В подвале было холодно и сыро, пахло затхлостью. Зима вдруг понял, что замерз. Пришлось встать и пересесть на деревянный ящик. Он гнал прочь назойливые картинки, старался ни о чем не думать. Где-то снаружи были слышны разрывы снарядов, доносилась стрелкотня пулеметов. Иван не заметил, как уснул. Но мозг продолжал работать, выдавая разные сюжеты, в мыслях все время что-то вертелось, мелькали какие-то события прошедшего дня, Зима даже пытался их анализировать, периодически ругая себя за то, что не спит.