Утром в больничку попал. Весь перемолотый, синий. Но отошел довольно быстро – дело молодое. Мент приходил, я ему сказал, что в подворотне кто-то отпиздил, не знаю кто, ночью было дело. А этот, который тоже на швы попал, как узнал, что я в отказ пошел, сам заявил, что я-де мол нажрался и на него с ведром напал на почве ревности и личной неприязни. Псих. Выгнали меня из университета. Разбираться никто не захотел. Весь этаж в общаге сожалел, но сошлись, что «ничего не поделаешь». А я упертый был, стучать не хотел. Катя заявление написала, но его не приняли. И отправился я в армию, вместо практики. Вот так.

Мы выпили в распластавшейся над столом тишине.

– Блин, не знаю, что и сказать. – наконец, свалил ее вниз Сазан. – А чем дальше занимались?

– А дальше все как обычно. Попал в Афганистан. Но об этом и не хочу – ничего там хорошего не было, кто знает, тот знает. Остальным эти истории уже надоели. Да и мне тоже. После вернулся в Ламбино, пошел в леспромхозе работать. Женился на местной девушке, зажили семьей. Потом он ушла с дочкой… Союз развалился. Времена настали мутные, злые, но интересные. Я водителем лесовоза работал тогда. Гонял уже почти только вчерную лес финнам. Рубили тогда жестко, все было как в последний раз. Иногда разборки прям на делянках были, – чей лес, кому везут, кто кассу держит. Выбрасывали меня пару раз из лесовоза. Но деньги появились. У меня, а у кого другого – так кончились. Вот я и купил квартиру, из барака переехал. Потом директор новый пришел – кто-то уровнем повыше у местных бандитов отжал. Все говорили, что снова начнем цивильно работать. Даже воровство начали поджимать. Привезли мужичка какого-то, он машины, оборудование инспектировал. Через месяцок – раз – и все кончилось. Все продали, развезли, остатки закрыли, народ разогнали. Лесовозы первыми продали, возить стало не на чем. Проваландался, поискал что-то новое, а потом рукой махнул: летом здесь, в Ламбино, а зимой еду работать, в Петрозаводск обычно, в Питер тоже пару раз.

– А финны у вас лес спокойно покупали? – меня давно интересовал этот вопрос.

– Шутишь, спокойно? Они с радостью брали. У нас лес этот копейки стоил. Им кто-то из конторы бумажки липовые оформлял. И все шито крыто. Даже о каком-то приграничном сотрудничестве отчитывались. Сейчас на бывшем леспромхозе что-то ворочаются, какой-то проект. Но не особо верю, там ничего уже не осталось.

– Понятно, экология-экологией, а копейка рубль бережет. – высказался Ларик.

– А вам лес не жалко было? – спрашивает Сазан.

– Жалко, но себя больше жалко. Да и, Артем, смотри какой расклад. Вот если ты сидишь на месте, живешь. И думаешь, что и дети у тебя здесь жить будут. Что это твой дом. То тогда одно дело. Если не крыса и с голоду не мрешь – то не будешь этой хуйней заниматься. А тогда по-другому было. Никто не думал об этом. Думали, что завтра вообще, может, все кончится. И нас от электричества отключат, от воды и бросят тут на шишках сидеть. Как бы это тебе объяснить. Вот если твоя яблоня, ты ее любишь, и она тебе нужна – ты на лесенке аккуратно яблоки собираешь. А если тебе на нее насрать, а нужно только побыстрее и побольше яблок схватить, пока хозяин не вернулся – ты ее бензопилой свалишь, а яблоки вместе с ветками утащишь по-быстрому, хер с ним, что помнется половина. – поясняет Леонид.

– Понял, а сейчас что? – продолжает Сазан.

– А сейчас безвременье. Застыло все. Получше стало, но тоже мутно, непонятно. Вот и сидим, смотрим, в какую сторону все повернет. – добавляет Леонид.

– Давайте песни петь. – предлагает Кислый.