Женька оставил деда, подошёл к окошку. Светилась огоньками деревня. Лаяли собаки. Где-то замычала корова. Шумели тополя. Мирно. Не страшно. Мальчик сжал кулачки и прошептал тихо: «Чтоб отсохли руки у врагов наших…».

Военный историк Михаил Александрович, холостяк со стажем, убираться не любил. Потому как непременно вовремя уборки наткнётся на какой-нибудь фотоальбом, или книгу, или недописанную статью, и всё – пиши-пропало: снимки надо посмотреть, роман дочитать, статью дописать. А воз уборки и ныне там.

В этот раз Михаил поклялся себе самой страшной клятвой не подходить ни к столу, ни к книжному шкафу, ни к полкам с коллекцией орудий русской армии в миниатюре, пока не разберётся с полом и прочими залежами холостяцкой жизни, пылесос ему в руки. И справился же, всем микробам назло. После смахнул пот с чела, приготовил ватные палочки, диски, раствор. И начал чародейство, ведь труба, в смысле, коллекция по-прежнему звала, манила к себе, что твоя сирена. Михаил Александрович брал в руки каждый экспонат коллекции, придирчиво осматривал, проверял целостность. Чего только не было в его коллекции, пушки, гаубицы и калибра разного, и года выпуска. Особую гордость составляли «единороги». И тот самый, первый экземпляр, копия орудия с Михайловской батареи, что подарил дедушка в Севастополе.

Ощущая в ладони маленькие модели, Михаил Александрович превращался в маленького Мишку, что бродил по залам и доставал вопросами экскурсовода: «А кто придумал? А почему назвали единорогом? Почему пушку перевозили 15 лошадей, а «единорога» – всего 5? А сейчас ваша пушка стреляет?». Мальчуган вырос и сам узнал все ответы. Тогда же дедушка подарил ему первый экспонат для коллекции. Михаил Александрович погладил ласково «единорога» и подмигнул себе по-детски в зеркало: мол, смотри чего у меня есть. Отражение в ответ улыбнулось горделиво – а то!

Неизвестно, сколько бы они перемигивались, разглядывая любимую модель, но в это время раздался звонок. Миша от неожиданности выронил единорога, тот  резво укатился под диван. В дверь продолжали настойчиво звонить. Пришлось бежать в коридор. Михаил Александрович впопыхах споткнулся о пылесос, запутался в коврике, потерял очки. «Чёрт, чёрт, чёрт! Мало того, что нелёгкая кого-то принесла, так ещё и этот единорог собрался умирать, – расстроено думал историк о судьбе экспоната, – наверняка, разбился!». И сердито распахнул дверь.

На пороге стояла незнакомая девушка. Солнце золотилось сквозь рыжие кудри такой яркости, что Михаил Александрович невольно заслонился рукой. В мыслях пронеслось: «За морем царевна есть, что не можно глаз отвесть: днём свет божий затмевает, ночью землю освещает…».

– Вы к кому? – хрипло спросил Михаил.

– Городцов М. А.?

– А? Городцов? Какой Городцов… Ах, да… я, да, Городцов.

– Михаил Александрович? – улыбаясь уточнила «царевна». – Вам письмо. Заказное. Получите-распишитесь.

…Где-то под диваном третью неделю тихо умирал поломанный единорог, покрывался пылью.

(А сейчас нервных знатоков грузинской кухни просим удалиться, а человеков с высоким чувством юмора – остаться. Шутка).

Виктор Григорьич на голубом глазу каждый Новый год уверял, что это и есть то самое блюдо, а как же иначе, ведь его учил готовить сослуживец, летчик Гиви, из самой Грузии. Может быть именно поэтому, его название преподносилось так: