– Нет. Мне от тебя подачек не нужно! – повернулась и пошла гордо под молчаливое одобрение приятелей. Унесла на плечах боль взгляда вслед. Не взяла, победила. Взорвались звёзды. Да погасли. Нет больше притяжения. Тогда почему так стыдно? И так горько, словно не от персика отказалась?

6 месяцев назад.

Рая прихорашивалась перед зеркалом: идут с мужем на день рождения друга, Володи. Витя пришёл на днях, слава богу, трезвый, не забыл сказать о приглашении.  Она обрадовалась, запорхала бабочкой – хоть какое-то развлечение. А то в этой борьбе за выживание совсем уже растеряли веру, и задор, и юность.

На празднике зажгли, как в старые добрые времена, как в первый год свадьбы: будто все забыли о либерализации, о ваучерах, и безработице. Пели, танцевали. А в разгар веселья открылась дверь и ввалились ещё гости. С февральского мороза, в шубах, шапках – и не разглядеть кто.

– О! Ты всё-таки приехал, молоток! – именинник обнял одного из незнакомцев: – Знакомьтесь, знакомьтесь, сослуживец мой, дембельнулись вместе. Приехал работать к нашим, на ферму, и жить. Рустам. Между прочим, земляк ваших бабушек, Райка! Витёк, а ты чё набычился?

«Рустам!» – ахнула Раечка. Господи, за что?

4 месяца назад.

– Эй, красавица, садись, подвезу, – остановился мотоцикл. Рустам улыбался, стукнул по сидению сзади, – с ветерком прокачу, как ветер, что гоняет волны Чёрного моря.

– Нет! – Рая даже в сторону его головы не повернёт.

– Что ж ты так не любишь меня?

Стыдно Райке, уж почти восемь лет стыдно перед ним, потому и вылетели слова-воробьи, вылетели – не поймаешь:

– Почему не люблю? Люб… ой, – прикрыла губы ладонью, – я не то хотела сказать, я хочу сказать…

Но Рустам не дослушал:

– Почему же персик тогда не взяла?

– Секрет. А ты и запомнил.

– Всю жизнь помню.

– Кто старое помянет, тому глаз вон.

– Я не старое помню, а тебя, – Рустам коснулся легонько щеки. – Не кусаюсь я. Садись, пожалуйста.

«Что люди-то скажут? С кем еду?» – ужасалась, но прижималась крепче к спине. Дарила небу и  деревьям, что дурманили цветом своим, хмельную улыбку, жар сердца, радость счастья. Выросла Райка, а всё оглядывается на тех, что за углом. Прячутся.

Вчера.

– Надоело мне смотреть, как моему другу рога наставляют, – незванный гость стоял у калитки, перекрыл вход.

– Ты о чём? – отступила Рая, уронила бидон. Покатился он, зазвенел по кочкам. Отозвался звук в ушах, словно гром.

– Не прикидывайся. Я вас видел. Выбирай: или сама Витьке всё рассказываешь, или – я, или, – Володька подмигнул, шагнул навстречу с объятиями. – Ты баба хоть куда, троих потянешь.

– Отпусти! Не хочу! Нет! – вывернулась из цепких рук.

– Подумай, Раёк. Подведёшь ведь под монастырь всех. Витька после Чечни – сама понимаешь, того. Убьёт Рустама. В тюрягу сядет. Адвокаты нынче дорогие. А так – всё шито-крыто.

– Ты же женат! Зачем тебе это надо?

Володька приблизился вплотную, сгрёб Раю за грудки:

– Затем, что таких шалав, как ты учить надо!

Райка вспыхнула, будто сухой камыш от спички, оттолкнула его:

– Проваливай!

Он отошёл в сторону, рассмеялся зло:

– Хозяин-барин. Бабок хватит мужа от тюрьмы отмазывать?

– Не будет по-твоему, Вов! – Райка посмотрела на него. С жалостью.

«…в моей смерти прошу винить В…, – чьё написать имя, мужа? «Друга»? Кому напоследок испортить жизнь. Рая вытерла слезу. Зачеркнула, заново вывела: «В моей смерти прошу никого не винить!».

Тук! Тук! Тук! Рая вздрогнула: дождь? Витя? Не успела, не успела, ах…

– Открой, Рая! Это я!

Рустам! Вспыхнули щёки, сердце забилось неистово, как бубен в руках цыганки зазвенело. Рустам… – нет, нет! Рая распахнула окно, чтобы наглядеться на него напоследок, перед тем, как…