Жан стоял в тени, скрестив руки на груди, молча оглядел арену, оценивая позиции. Его пальцы медленно, почти машинально, касались запястья – там, где раньше носил матерчатую повязку. Не для красоты.

В детстве, в тренировках с отцом, каждый выход на поле начинался одинаково: он должен был ровно встать, оценить, коснуться руки, отмерить дыхание – три вдоха, три выдоха. И лишь потом – шаг. Он стоял так и сейчас. Отец давно мёртв не физически. И бой – игрушечный. Но ритуал остался. Потому что порядок внутри – единственное, что нельзя отобрать.

Йорик тихо прижал к себе сумку с яблоками – на всякий случай. Леон прислонился к перилам и с лёгкой скукой оглядел всё, что казалось "слишком военным". Уилл стоял чуть в тени, напряжённый, с прищуром – уже считал пути. А Рене, заложив руки за спину, ловила детали: где какие ловушки, кто на кого смотрит, и почему Верран улыбается так, будто знает что-то ужасное.

Верран с закрытыми глазами провёл рукой по списку имён. Кто-то сглотнул. Кто-то закатал глаза. Жребий будет таким.

– Командир обороны… – произнёс Мастер с нарочитой серьёзностью, – Уилл.

Молчание. Потом чьё-то тихое: "О, повезло". Уилл шагнул вперёд, напряжённый, будто вместо жребия его ткнули клинком в грудь.

– Командир атакующих… – Верран сощурился, всматриваясь в лица учеников, – Рене.

Рене нахмурилась, её взгляд скользнул по мосту, словно прощаясь с чем-то дорогим, прежде чем исчезнуть.

– Забавно, – проговорила она тихо, но голос её дрогнул. – Всегда мечтала сбежать по этому мосту. А теперь я его сжигаю.

И всё же она шагнула вперёд, не позволяя сомнению задержаться дольше, чем необходимо.

– Вот и славно, – буркнул Мастер. – Остальны отсюда и досюда – вы на стороне обороны. Остальная половина – к Рене. Не привыкайте к соседям: завтра в списках вас могут уже не быть.

Верран прошёлся вдоль линии участников, как генерал перед войной. Порыв ветра шевелил его чёрную мантию, на которой всё ещё виднелись старые порезы – и не от бутафории.

– Условия просты, – сказал он громко, но лениво, будто прогоняя скучный протокол. – У обороняющейся стороны есть флаг. Потеряете – проиграли. Удержите в течение сорока минут – победа. За победу, – он щёлкнул пальцами, – будет кое-что получше похвалы. Сможете вывести из строя атакующих, нападающих? Абсолютная победа!

Сверху плавно опустилась печать. На ней: допуск к внезапной практике.

– Но, – он повернулся к ученикам с хищной полуулыбкой, – за поражение будет нечто хуже, чем выговор.

В ПРЕДВЕСТИЙ ШТОРМА.

"Тот, кто не может подняться после падения, теряет свою свободу, а тот, кто не может победить в себе, теряет свою душу."

– Джордж Оруэлл.

Леон неспешно накинул на плечи зачарованные доспехи. Они плотно прилегали к телу, не давили и не мешали, но их холодная, безличная магия словно охватывала его. Рука скользнула по едва заметной трещине – следу от удара, оставшемуся от брата, который погиб два года назад, защищая караван. Он мог бы отремонтировать доспехи, но так было… иначе. Всё, что оставалось от того боя, – это трещина, которая всё напоминала ему об утрате

– Ты бы хоть подлатал, – буркнул кто-то за спиной.

Леон не ответил. трещина сделана не временем, а ударом. Он оставался таким, каким брат вернул доспех – с последнего боя. И с каждым движением Леон будто чувствовал, часть этой боли. Он усмехнулся..

Обороняющимся досталась возвышенность с деревянными заграждениями башенкой и щитами с и зачарованными "стрелами" лёгкими без острых наконечников но при попадании они создавали вспышку сбивавшую с ног. Уилл молча изучал позиции, проверял укрытия. Жан помогал – чётко, без слов, как на поле боя, его движения были уверены, как всегда, когда нужно было оставить за пределами разума всё, что не касалось задачи.