Запахом дыма дышать – только б дома,
Дров заготовить да печи топить.
…Но ухожу и не скоро вернусь.
Рыба – и та ищет место поглубже.
Родины голос становится глуше,
И затеряться в пустыне боюсь.
Так перелески бегут по лугам…
Но от себя убежать невозможно.
В пору безвременья и бездорожья
Кто-то останется у очага.
Кто-то поддержит горенье огня
В сердце своём и в оставленном доме,
Кто-то, возникнув в оконном проёме,
Будет стоять в ожиданье меня.
В осеннюю распутицу
…И так на сердце муторно, когда
несёт шугу осенняя вода
и нас пугает холодом зловещим,
когда на берег вытащен паром,
и лодка, что пустить пора на слом,
становится нужнее нужной вещи.
В деревне жизнь – она и так сложна:
хлебнёшь с попажей горюшка сполна,
когда у лодки обмерзает днище
и в заберегах скрыты берега;
а дома, как тепло ни сберегай,
его выносит мигом из жилища.
И это наша общая беда:
везде – чертополох да лебеда,
но крепко держит родина корнями,
и мы несём дрова и топим печь,
мечтая скинуть это бремя с плеч,
и просим Бога быть всё время с нами…
И так на сердце муторно, пока
не станет за ночь стылая река,
тогда, с собою взяв охапку веток,
пойдём дорогу за реку вешить,
и снова оживится жизнь в глуши,
когда на выходной дождёмся деток…
Дорога за реку
Вниз спустилась – и скрылись огни
Деревенских окошек приветных.
Под крылом леденящего ветра
Лишь они греют нас, лишь они.
А в душе намерзающий лёд
Не растопят и ливни косые:
Исчезают деревни в России,
Словно птицы, убитые влёт.
Жизнь темна, словно путь по реке
В полумраке, от вехи до вехи,
И, как видно, придётся уехать —
За надёжной «синицей в руке».
И пребудет в печали земля.
А уедешь – во сне будет сниться
Та, дрожащая в снежных полях,
Невесомых огней вереница.
Это к ней по непрочному льду
И в метели боясь заблудиться,
Я по тающим звёздам иду,
Что сверкают
на мокрых ресницах.
«Зимнее поле… сухие былинки…»
Зимнее поле… сухие былинки…
Месяца льдинка в небесном протае…
Словно бы кто-то окликнет:
– Галинка!…
Поле да ветер от края до края…
Словно в простом карандашном рисунке:
с бабушкой мы за столом своедельным,
мама в жакетке, с хозяйственной сумкой —
всё, что хранится в сосуде скудельным…
Может быть, это седьмая из вёсен:
бабушка стелет на снег полотенца…
Что там вода прибылая уносит:
старенький мячик?.. а может быть, детство?..
Мати посудой гремит спозаранку,
в вёдрах – с ледышкой вода прорубная,
дышит дымком закоптелая банька, —
дочка приехала, дочи родная!
Ветер шуршит по кустам краснотала…
Всё, что осталось, – моё безраздельно!
Речка… колодец… и банька осталась…
Всё остальное – в сосуде скудельном.
Словно скрип снега на ветхом крылечке…
Ветер качает сухие былинки…
Нет ни крылечка, ни дома…
– Галинка!..
Снежные вихри несутся навстречу.
«Жизнь бывала порою скупа на удачу…»
Жизнь бывала порою скупа на удачу,
Бабкой-липкой спала на окошке чердачном.
Но взлетала весною, едва просыпалась…
Лишь пыльца на руках с её крыльев осталась.
Тот чердак и поветь, запах сена и хлева,
А в избе – каравай деревенского хлеба…
А в избе у тебя – тени прошлого зыбки,
В потолочине низкой – колечко для зыбки, —
В ней когда-то тебя с тихой песней качали,
А твой рост на дверном косяке отмечали;
И в коробке, конечно, хранили родные
Под газетой твои волосёнки льняные —
В раннем детстве отрезанной матерью прядки,
Да лежали в шкафу в синих кляксах тетрадки…
Ну а жизнь оказалась задачкою сложной,
И теперь ты стоишь
там, где столбик дорожный,
Где почти не заметно деревни названье…
Здесь не важны твои достиженья и званья,
Здесь давно бы тебе все ошибки простили…
Только смотрят окошки глазами пустыми.
…Но ведь счастье коснулось тебя, неизбежно —
И пыльца на руках с его крылышек нежных…