Понравился мальчишке и большой город. Огромные, невиданных размеров дома, возки и кибитки, мчащиеся по прошпекту, гусары в киверах с султаном. Так много новых слов, обрушившихся на него сразу.

Барский дом на его родине, казавшийся когда-то маленькому Данилке огромным роскошеством, в сравнении с петербургскими строениями выглядел деревенской лачугой. Всё в городе святого Петра было большое, основательное, поражающее своими масштабами. На огромной площади у Невы строился невиданный по красоте дворец. Долго не мог оторвать глаз Данила от золотого шпиля Петропавловской крепости, пронзившего низкое зимнее небо Петербурга.

Тёмным утром с мрачными мыслями отправился Иван в город на поиски работы. В кармане портков требыхался кусок лепёшки. Денег мужик с собой не взял, надеясь заработать в порту. Когда он приблизился к большим домам, бросавшим тень на широкие по деревенским представлениям улицы, откуда-то вывернула троица и направилась к одинокому прохожему.

От приблизившихся бродяг, Иван их так определил, пахло перегаром и чесноком. Занятый своими мыслями, деревенский отступил на край, а один из поравнявшихся пьяниц, цыкнув, бросил на ходу:

– Табаком угости!

– Так нету, – протянул крестьянин в ответ, удивившись бесцеремонности обращения.

– Не куришь, што ли? – прогудел надвигавшийся на него прохожий, тот, что был повыше других и шире в плечах.

– А хоть бы и так, – Иван сжал кулаки, намереваясь дать отпор проходимцам.

– А может, ты просто жадный? – приблизился к крестьянину первый и резко толкнул в грудь.

Иван чуть не полетел в грязь с узкого дощатого настила, но устоял на самом краю и, удерживая равновесие, двинул кулаком в скулу толкнувшего. Тот полетел и упал на большого, вместе они повалились на доски.

– Ладно, мужики, побаловали и будет, – Иван наклонился и протянул руку, чтобы помочь незнакомцам выбраться из грязи, которой была покрыта проезжая часть.

Вдруг что-то толкнуло доброго крестьянина в бок. Он удивлённо поднял глаза и увидел рядом с собой третьего собутыльника, улыбнувшегося и спрятавшего нож в карман. Ноги Ивана стали подкашиваться, он осел на доски и свернулся крючком, зажимая рану.

Пырнувший Ивана ножом, не чинясь, обшарил его одёжу.

В грязь полетел только кусок лепёшки.

– И чего выкобенивался? Вывернул бы карманы, а то сразу кулаками махать, – прошепелявил убийца, дожидаясь, пока дружки отряхивали грязь с портков.

Когда Данила вошёл в их новый дом, он уткнулся взглядом в чёрный стол. Вытянувшись, как срубленный ствол могучего кедра, на деревянном полотне лежал мёртвый отец. Данила никак не мог впустить в себя мысль, что тятя неживой. Пышущий силой и здоровьем человек, любящий муж и отец теперь был лишь мёртвым телом на деревянном столе. Лицо мальчишки перекосилось, из глаз хлынули слёзы. Он давно считал себя взрослым и не позволял себе плакать. Данила тёр глаза кулаками, а захлестнувшее его горе всё росло и росло внутри, превращаясь в жёсткий и колючий ком.

После похорон мысли метались в голове. Он остался теперь в семье за старшего. Как отдавать деньги, взятые отцом? Что будет с их новым домом? Неужели снова всей семьёй придётся продаваться в крепостные? Тяжесть положения толкала его к поиску неординарного решения…

Глеб и раньше видел змей. Но всё как-то мельком, когда те бесшумно ускользали подальше от человека. А эта лежала себе, свернувшись колбасой и приподняв голову, в метре от его ног, смотрела прямо на подростка.

«Гадюка!» – подумал Глеб. С ромбовидными узорами по всему телу, пугающе блестящему на солнце. Прямо как на картинке в той книжке про лесных обитателей. Точно ядовитая. Это не ужик болотный. И не уползает, сволочь. Что она здесь, спала что ли? Не услышала приближения человека? Хорошо ещё, что не наступил. Глеб медленно обхватил руками двухлитровый бидончик, висевший на поясе. «Если бежать, главное – не рассыпать землянику». Красно-розовые ягоды уже заполнили почти весь бидон, до горлышка. На этой полянке как раз можно было добрать доверху и возвращаться к бабушке.