– Давно коровам хвосты крутишь? – как бывалому равному собеседнику задал вопрос седобородый.

– Да с ле-ета ужо, – важно протянул ответ паренёк, изо всех сил стараясь, чтобы голосок не дрожал.

Данила невольно заглянул в глаза старца. Во взоре его была такая глубокая древность, какой подросток не встречал ранее никогда. Даже взгляд самой ветхой в их селении бабки Матрёны был намного светлее, добрее, моложе в своем виде, чем то, что открылось вдруг Даниле. Странник, заведший пустяшный разговор со встречным пастушком, внешне крепкий и сильный телом, бодро отмахивавший многие вёрсты российских неизбалованных дорог, показался мальчику древним старцем прошлых столетий, жителем той заповедной языческой Руси, которая прячется в народных легендах, в дедовских протяжных песнях и в бабкиных сказках про леших да домовых и прочих созданиях, существующих с незапамятных времён.

– Храни в себе росток силы великой, правды русской и мудрости народной, – заговорил путник по-иному, словно понял: узнан правильно. – Большой путь ждёт тебя впереди, мальчик мой. Трудности и потрясения грозят немалые, но ты через всё пройди и пронеси цветок жизни и наследникам своим его передай.

С этими словами странник вложил Даниле в ладонь что-то тёплое и тяжёлое. Встал и, не попрощавшись, пошёл широкими шагами по пыльному тракту. Данила побежал догонять бредущее по хорошо знакомой дороге стадо. Только прогнав всех коров через деревню, разведя их по родным хлевам, паренёк разжал затёкший кулак и рассмотрел оберег, составленный из разных камней в форме цветка. Вручённый колдуном (никак иначе и назвать его не получалось) каменный цветок был тёплым то ли от Данилиных ладошек, то ли от внутренней силы, жившей в рукотворной вещице.

Документы на вольную всем Бирюковым были готовы к концу сентября, а в путь тронулись уже в ноябре с санным обозом, сопровождая самого барина и барыню. Рождественские праздники предпочитали помещики Ставрыгины проводить в столице, у брата Андрея Борисовича.

Вместе с хозяевами в столицу отправились конюх Тимофей и прислуга. Путешествовали в крытом просторном возке, запряженном четвёркой лошадей. Марья с малолетней Алёнкой разместились рядом с Андреем Борисовичем и барыней внутри, а Иван с Данилкой пристроились на облучке. Вместе с Тимофеем отец и сын Бирюковы пробивали занесённый местами путь, слушая рассказы конюха о столице, где тот бывал «ужо целых два раза». В дороге Данила думал о бабке, которой теперь будет ему не хватать. Она не отличалась многословием и не часто ласкала внука, но мальчик всегда чувствовал её тепло и поддержку.

Бабка Лукерья отказалась ехать вместе с семьёй. Тут дом, который отец строил, где детей рожала и хоронила. Поздно уж новую жизнь начинать, старую доживать надо. Иван повздыхал, но возразить матери не смог.

Ехали неспешно, отдыхая на почтовых станциях. Там же договаривались об охране – обычно им давали местных служивых, которые отлично знали и дорогу, и опасные места. Разбойных людишек во все времена на Руси хватало.

Часто, завидев вооружённых всадников, грабители не высовывались из кустов – себе дороже. Но однажды всё-таки пришлось вступить в стычку.

Зима выдалась ранняя и суровая. Ехали они по хрусткой снежной колее через дремучий вологодский лес, вдруг лошади остановились. На пути стояли люди, человек пять разбойников с вилами и пиками. Один из них, бородач в залатанном тулупе, сделал два быстрых шага вперёд, для разбега, и метнул пику в ближнего солдата. Та пролетела в сажени от цели. Всадник выхватил саблю:

– Шалишь!

Иван с сыном спрыгнули с облучка, и буквально сразу Данила заметил сзади справа от возка бегущего к ним второго татя. В руках старинная алебарда.