…Чьи-то мягкие, но настойчивые тычки в бок разбудили его.

– Вставай, подъезжаем уже, – звал его Кошкин, натягивая обувь, – выйдем, подышим.

Пассажиры засуетились, полусонная студенческая толпа стала вяло вываливаться из вагона.

– Сколько стоим? – справился Кот, проходя мимо купе проводников.

– 40 минут, – с готовностью отозвался Николаша, – смотрите, не потеряйтесь!

Оглядевшись по сторонам и не увидев ничего примечательного, кроме обшарпанных вагонов поезда «Букурешти-Синая», стоявшего на соседних путях, народ начал ходить взад и вперед по перрону вдоль вагона. Однако, это занятие всем вскоре надоело и группа разбилась на кучки «по интересам». Мужики, сбившись в круг, важно закурили. Мишка Свиридов, разбитной малый по прозвищу «Мичман», успевший до института послужить на флоте и походить на торговых судах, увлеченно рассказывал как лечил триппер после каждого увольнения на берег. Толпа гоготала. Девчонки организовали свой маленький междусобойчик, весело щебеча что-то о своем, «о девичьем». Преподаватели, неловко потоптавшись между двумя кучками, полезли обратно в вагон. Cерега, не куривший с детства, отошел к концу вагона и стал разглядывать пассажиров румынского поезда. Те, в свою очередь, высунувшись из окон, стали с интересом глазеть на веселую студенческую компанию. Некоторые из них, наиболее разгоряченные, начали что-то кричать девчонкам, яростно жестикулировать и делать недвусмысленные жесты в их адрес. «Цыгане вонючие, – с брезгливостью подумал Серега, – кинуть бы вам гранату!». Словно испугавшись его угрозы, «цыганский поезд» начал медленно отходить от перрона, открывая за собой волнующую панораму вечернего Бухареста. Совсем рядом, ничем не огороженная и никак не отделенная сразу начиналась городская территория, призывно манящая своей загадочностью и доступностью. И в этот сон можно было войти, раствориться в нем без следа!

Мимо вокзала медленно ползли трамваи, слегка громыхая на стыках рельсового пути. Плавно входя в поворот и двигаясь параллельно перрону, они сбрасывали скорость почти до пешеходной, обнажая открытые двери, дружелюбно приглашающие войти. «Наверное из-за жары не закрывают», – механически отметил про себя Куперман. Крупная внутренняя дрожь пронизывала все его тело, в ушах звенело, мышцы напряглись, готовые к решительному броску.

Внезапно чья-то цепкая рука мягко легла на его плечо. «Не надо, Серега, как сквозь вату услышал он спокойный голос Виктора, – без бабок и языка дальше Румынии все равно не уйдешь, а «кукурузники» сдадут тебя в два счета – всю жизнь себе поломаешь». И добавил, с тоской глядя вслед уходящему трамваю: «Мы с ними сейчас … Дружим».

Подумав немного, по-приятельски обнял Серегу за плечи, развернув того лицом к поезду: «Пойдем, скоро отправление».

… Лежа на полке в вагоне уходящего поезда и медленно приходя в себя от пережитого волнения, Серега с горечью подумал: «А Бухарест я так и не увидел!».

Громкий стук в дверь разбудил двух бойцов, мирно храпевших после продолжительного «марш-броска». «Подъем, подъем…» – голос Напольского, удаляясь и затихая, покатился дальше по коридору пустой студенческой общаги. С усилием оторвав тяжелую голову от подушки, Серега с интересом огляделся вокруг, туго соображая, где он и что с ним. Чистая уютная комната на двоих с панцирными кроватями, два стола, стулья, холодильник, умывальник с зеркалом, отдельно – санблок с душем и туалетом. В памяти живо всплыли картинки «мадийской» общаги – унылого желтого многоэтажного сарая времен конструктивизма с общими кухней и туалетом, тесными комнатенками, забитыми студентами и тараканами, обшарпанными стенами, тусклым светом никогда не мывшихся плафонов и тошнотворным смрадом, пропитавшим все и вся навечно – дикой смеси запаха грязных носков, винно-водочного перегара и жареной селедки, которую неистребимые, как тараканы, вьетнамские студенты щедро готовили чуть ли не каждый вечер. А также неизменный «срач» под окнами вне зависимости от времени года. А вы говорите: «Курица – не птица, Болгария – не ….» Да-с!