«Все не так просто. Не знаю, как вам это объяснить… – Максвелл развернулся и направился обратно. – Когда мне было столько лет, сколько вам, я не имел ничего. Ровным счетом ничего. Я приехал в Нью-Йоркиз Эри, что на северо-западе Пенсильвании, с тридцатью пятью долларами в кармане старого отцовского пиджака. Ни родных, ни друзей, ни диплома колледжа. Отец был хорошим человеком, но он работал каменщиком. Мама к тому времени умерла. Я остался в мире совершенно один».

– Ну, завел свою старую песню! – простонал Филипп.

«Шла осень 1963 года. Я истоптал все подошвы, пока не нашел работу. Дерьмовую работу: мыть посуду в „Мама Джина“ на углу Восточной Восемьдесят восьмой и Леке».

Филипп мотал головой, а Том словно бы онемел.

Максвелл перестал расхаживать, устроился перед столом и, сверкнув глазами, посмотрел в камеру.

«Я вас не вижу. Но полагаю, что ты, Филипп, скорбно качаешь головой, ты, Том, про себя костеришь все на свете, а ты, Вернон, решил, что я совершенно рехнулся. Вы словно стоите у меня перед глазами. Мне вас жаль. В самом деле. Поверьте, принять такое решение было не просто».

Максвелл снова принялся расхаживать.

«„Джина“ находилась неподалеку от музея „Метрополитен“. Однажды я из любопытства туда забрел, и это изменило всю мою жизнь. Я потратил последний доллар на членский билет и стал посещать музей каждый день. Я влюбился в это место. Какое откровение! Никогда до этого я не встречал подобную красоту. – Он махнул широкой ладонью. – Что я говорю… вы-то все это знаете».

– Как не знать, – сухо поддакнул Филипп.

«Суть в том, что я начал с ноля. С абсолютного ничто. Я упорно работал. У меня появилась цель. Я читал все, что попадало под руку: Шлимана об открытии Трои, Ховарда Картера о гробнице Тутанхамона, Ллойда Стивенса о раскопках Виллы мистерий в Помпее. И мечтал разрыть нечто подобное сам. Обнаружить и владеть. Я стал задаваться вопросом: где еще в мире есть ненайденные гробницы и храмы? Ответ был таков – Центральная Америка. В этом месте еще можно напасть на затерянные города. И там я увидел свой шанс».

Максвелл прервался, открыл ящичек на столе, достал сигару, обрезал и раскурил.

– Боже мой! – воскликнул Филипп. – Старик неисправим! – Бродбент взмахом руки потушил спичку, бросил ее на стол и усмехнулся. У него оказались красивые белые зубы.

«Мне так и так умирать. Так почему бы не доставлять себе удовольствие в последние месяцы? Согласен, Филипп? А ты все еще куришь трубку? Я бы на твоем месте бросил».

Он прошелся по комнате, оставляя за собой завитки синего дыма.

«Итак, я начал копить, пока не набралось довольно денег, чтобы отправиться в Центральную Америку. Я поехал туда не потому, что хотел заработать, хотя, признаю, и в этом тоже было дело. Но главным образом потому, что мной овладела страсть. И я нашел его! Нашел свой потерянный город.

Таково было начало. Оно дало мне толчок. Я стал заниматься покупкой и продажей произведений искусства и древностей, чтобы финансировать собирание своей коллекции. И вот взгляните… – Максвелл помолчал и обвел рукой окружавшие его, но не видные на экране сокровища. – Взгляните. Вот результат: одна из богатейших в мире частных коллекций произведений искусства и древностей. Это не просто вещи. У каждой из них своя история, и каждая памятна мне по-особому. Я вспоминаю, как впервые увидел ее, как влюбился в нее и как приобрел. Здесь каждый экспонат – частица меня. – Максвелл схватил со стола предмет из нефрита и поднес к объективу. – Вот, например, сделанная олмеками голова из Пьедра-Лумбре. Я помню день и час, когда ее нашел. Жара. Там было много змей. Она пролежала в пыли гробницы две тысячи лет».