– Вроде того.

Саша вдохнула, натянула на лицо искусственную улыбку и вошла к Фирсову. Вышла она тут же.

– Он просил тебя зайти зачем-то.

Я кивнула Саше, и девушка ушла. Пару минут мне потребовалось, чтобы собраться с духом. Все-таки последний разговор с начальством грозил мне обширным инфарктом. Я взялась крепче за дверную ручку, вдохнула, выдохнула и, постучав, резко распахнула дверь.

– Твою мать!

Фирсов отскочил от двери, держа в руках пустую чашку, а по его кипенно-белой рубашке расплывалось кофейного цвета пятно.

– Алиса… Ррромановна! Ты решила окончательно меня добить сегодня? – рычал мужчина, отодвигая намокшую, горячую ткань от своего торса.

– Извините, я не знала, что вы под дверью стоите.

– Может мне у тебя надо было спросить, где стоять?

Господи, да где угодно стой, не ори только. И перестань маячить передо мной в этой мокрой, просвечивающей насквозь рубашке.

– Как сговорились все сегодня, – сказал Павел и звонко поставил чашку на свой новый стол. Отлично вписался, кстати. – Сначала эти, с контрактом, потом…

Что там у него было потом, я уже не слушала. Возможности моего зрения и рассудка сузились настолько, что я могла видеть только его руки. Руки, которые поочередно расстегивали пуговицы на некогда белой рубашке. Шея. Грудь. Пресс. Плечи… Фирсов по частям являл мне своё обнаженное, спортивное тело, очевидно, в пылу гнева, не осознавая, что он делает и перед кем снимает рубашку.

Я стояла, не в силах заставить себя отвернуться и, уж тем более, выйти. Стопы вросли в пол. Спину заволокло мурашками. Ну вот и приплыли. Вот и все, Лисова. Тебе хана.

Мьëльнир. Молот Тора с ортодоксальными вензелями и короткой рукоятью. Символ отваги, силы духа и мужественности. И, по совместительству, причина моей бессоницы как минимум на всю следующую неделю.

Именно этот скандинавский символ украшал шею Фирсова. Рассмотрела, наконец. В мельчайших деталях. Я сглотнула и непроизвольно коснулась правой рукой места чуть выше тазовой кости.

– Вот так совпадение, – шепнула я себе под аккомпанемент ругани Фирсова.

Мужчина вытянул края рубашки из брюк, бросил её в кресло и повернулся к шкафу. От вида рельефа мышц на его спине, на моей собственной спине выступила испарина.

– … если я всë вынужден делать сам… – ругался Павел, вытаскивая из шкафа вешалку с чёрной рубашкой.

Он сунул руку в рукав. Затем вторую. Одним эффектным движением накинул одежду на плечи. Крутанул запястьем и, брякнув металлическим браслетом часов, принялся застегивать пуговицу на манжете.

– … называется непрофессионализм. Я это не терплю.

Я слышала его речь урывками. И понимала далеко не всë. Лисова! Ау! Вернись на землю, идиотка!

– Алиса?

Я вздрогнула, когда тон Павла резко сменился со строгого, читающего нотации, на обеспокоенный. Он стоял метрах в трёх от меня и не сводил с меня глаз. Прищурился, рассматривая мое лицо. Да почему сейчас-то? Тогда, когда мне самой на себя смотреть стыдно.

– Вам нехорошо? Вы побледнели.

Я открыла рот, чтобы что-то ответить ему, но не нашлась. Фирсов бросил своё занятие, сдвинул брови к переносице и подошёл ближе ко мне. Узкая полоска оливково-бронзовой кожи, видневшаяся из-под незастегнутой рубашки, ожидаемо приближалась вместе с ним, а датчик давления в моем мозгу начинал пиликать, как сумасшедший.

– Алиса, вы хорошо себя чувствуете?

Участливо положив ладонь мне на плечо, Павел заглядывал в моё лицо. От недавнего гневного директора не осталось следа. Сейчас он был каким-то другим. Заботливым что ли.

– Извините, я зря на вас сорвался. Вы ведь не виноваты, что контракт прогорел, – сдержанным тоном сказал мужчина, не убирая руку от моего плеча.