Здесь слово «сюрприз» не может означать что-то хорошее. Но выбора у меня всё равно нет. Я подняла левую руку, выставляя её вперёд. Тодд подошел ко мне ближе и взял мою вытянутую руку за пальцы. А потом за считанные секунды он достал свободной рукой пистолет и прислонил его к моей ладони. Пуля прошла насквозь и со звоном ударилась об бетонный пол. Я успела только вскрикнуть. Вырвав руку из захвата Тодда, я прижала её к груди, придерживая здоровой рукой.

– Скорость реакции придется хорошенько доработать. – прокомментировал Дженкинс, делая пометки в своём планшете. – Джессика, пройди на подиум и положи поврежденную ладонь под камеру.

Меня трясёт от боли. С трудом переварив слова Дженкинса и осознав, что именно он от меня хочет, я медленно, шаг за шагом, поднялась на возвышенность, в углу которой стояла видеокамера на небольшом штативе, в высоту мне по колено. Я села на пол, сложив ноги по-турецки, и вытянула руку, с которой продолжала капать кровь.

– Я знаю, как это больно.

– Да что ты знаешь!? – рыкнула я.

– Твоё проявление агрессии от болевого шока ещё сыграет тебе на руку. – Дженкинс усмехнулся, поправляя очки и подходя ко мне, насколько позволяла приборная панель, разделяющая нас. – Но я знаю. – он поднял раскрытую ладонь на уровень своего лица.

Там красовался шрам, куда больших размеров, чем останется у меня. Мои брови почти сошлись на переносице.

– Мило, не правда ли? Ассистентка взбунтовалась. – он ухмыльнулся, чуть оголяя зубы у правого уголка губ. – Это было мне уроком.

Следующие, как мне показалось, несколько часов я сидела на возвышенности, держа руку под объективом камеры, заливая пол кровью и роняя слёзы. Кажется, пуля прошла между костями указательного и среднего пальцев. Я стараюсь туда не смотреть, чтобы лишний раз не будоражить нервную систему. Но легче от этого не становится. Чтобы отвлечь меня, профессор включил на одном из экранов какой-то фильм. Он шел без звука и, судя по внешнему виду актёров, был довольно старым. Я занималась тем, что сама придумывала им фразы в своей голове. Иногда даже умудрялась шутить.

Но Дженкинс оказался прав. Это отвлекло меня, что я даже не почувствовала, как кровь остановилась, а боль начала медленно утихать. Спустя неопределённое количество времени я и вовсе забыла, зачем сижу здесь. А когда вспомнила, охнула от неожиданности.

– Что за..?

– Ускоренная регенерация. У обычного человека на восстановление ушло бы несколько недель. И то, не факт, что все ткани так хорошо восстановятся.

– Так не бывает… Это невозможно.

– Твоя нога тебя уже не беспокоит? Давно ведь? Эти гены – чудная задумка.

Не вслушиваясь в его слова я одёрнула штанину брюк и попыталась стащить бинт с повреждённого участка.испачканный засохшей кровью, он выглядит как хорошая подделка, ведь нога абсолютно цела и не болит.

– А если кто-то попытается избавиться от них? – уточняю я, поднимая удивлённый взгляд на профессора.

– Избавиться от этого невозможно. По крайней мере без моей помощи. Просто Фениксу не обязательно все знать. – заверяет Дженкинс. – Для этого придется уничтожить одну вещь. Но ведь ты этого не хочешь, верно?

Я, молча, отрицательно кивнула головой.

– Девочка, ты подозрительно сообразительна для своих лет, но так наивна. Дождёмся полного заживления и поработаем над скоростью твоей реакции. Хорошо? – он посмотрел на меня поверх очков так, словно мой ответ и действительно что-то значил для него.

Я, молча, кивнула и опустила глаза на рану, что почти затянулась и представляла собой небольшую дыру, уже даже не сквозную.

Как только я попала сюда, я считала его сумасшедшим. Скрестить человека с животным, перенимая его сильные стороны, казалось мне нереальным сюжетом одной из книг, пылящихся на полках в небольшой библиотеке нашего приюта.