Он несколько раз перепроверил данные, запустил диагностику оборудования, сравнил с контрольными образцами. Сомнений не оставалось. Совпадение было реальным. И оно требовало немедленных действий. С тяжелым сердцем он набрал номер Ронена Коэна. Было уже поздно, часы показывали почти полночь, но Ари знал – сейчас не до сна.

«Ронен? Это Ари Левитт. Я… я нашел кое-что в образцах. Кое-что важное».

Голос Коэна на другом конце провода мгновенно потерял остатки сонливости. «Что? Что ты нашел?»

Ари глубоко вздохнул, подбирая слова. «Помните, я говорил про свою работу с древней ДНК? Так вот… в образцах пациентов с «синдромом» я обнаружил короткую, неактивную генетическую последовательность. Практически идентичную той, что я выделил из останков возрастом около двух тысяч лет, найденных у Мертвого моря».

На линии повисла тишина. Долгая, звенящая. Ари слышал только собственное дыхание и гул работающего секвенатора.

«Ты… уверен?» – наконец выдавил Коэн.

«Абсолютно. Погрешность исключена. Это один и тот же маркер, Ронен. Древний генетический код. И он… он активируется у этих людей».

«Боже… – прошептал Коэн. – Встречаемся через час. Здание Министерства, пятый этаж, комната 502. И Ари… ни слова никому. Вообще никому. Ты меня понял?»

Комната 502 оказалась небольшим конференц-залом без окон, с длинным столом и тяжелой атмосферой секретности. Кондиционер гудел на пределе, но воздух все равно казался спертым. Кроме Ари и Ронена Коэна, здесь присутствовали еще четверо: его непосредственный начальник, декан факультета профессор Элиэзер Каплан, выглядевший растерянным; женщина средних лет со строгим лицом и проницательными глазами, представленная как доктор Таль Даган, советник премьер-министра по науке; и двое мужчин в штатском с одинаково непроницаемыми лицами, которых Коэн представил просто как «представителей служб безопасности».

Ари кратко, стараясь придерживаться только фактов, изложил суть своего открытия. Он показал распечатки данных, графики совпадений, объяснил методику анализа. Пока он говорил, в комнате стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь шелестом бумаг и его собственным голосом.

Реакция была предсказуемой. Профессор Каплан выглядел шокированным, бормотал что-то о необходимости перепроверки. Доктор Даган задавала острые, точные вопросы о методологии, о возможных альтернативных объяснениях, о статистической достоверности. Мужчины из служб безопасности молчали, но их взгляды были цепкими, оценивающими. Их интересовали не научные тонкости.

«Допустим, вы правы, доктор Левитт», – сказала наконец Таль Даган, когда Ари закончил. «Каковы… каковы ваши выводы? Что это значит?»

«Я не знаю», – честно признался Ари. Он чувствовал себя не ученым, а пророком, принесшим дурную весть. «Это может быть что угодно. Эндогенный ретровирус, спящий тысячи лет. Искусственная генетическая метка. Часть… часть какого-то древнего механизма, о котором мы не имеем ни малейшего понятия. Ясно одно: он существует, он передается из поколения в поколение, и что-то – какой-то внешний или внутренний триггер – сейчас его активирует».

«Внешний триггер?» – мгновенно отреагировал один из молчаливых мужчин. Голос у него был тихий, но властный. «Сигнал? Возможно, от того объекта, что приближается к Солнечной системе?» Упоминание об астрономической аномалии, о которой уже шептались в определенных кругах, повисло в воздухе.

Началась дискуссия. Горячая, но приглушенная. О чем это говорит? Древняя цивилизация? Внеземное вмешательство? Биологическое оружие предтеч? Или, как предположил Каплан, возможно, это просто неизвестный науке симбиотический вирус, реагирующий на какой-то геофизический фактор? Но главный вопрос, который волновал Даган и людей из служб безопасности, был другим: что делать с этой информацией?