Действительно, тут стоило осмотреться заранее. Даже если, вопреки опасениям капитана, на открытии ничего не произойдёт. Отметила, где висят стационарные камеры, теперь бы хорошо ещё убедиться в работоспособности сигнализации.

– Проведёшь экскурсию? – предложила я сестре.

– Всё равно делать больше нечего, – согласилась она.

Мы обогнули подсвечники, по сверкающему паркету прошли к арке, перешагнули ленточку и отодвинули портьеру.

Следующий зал был заполнен под завязку картинами самых разных размеров и форм. Возле одной стены суетились две дамы в строгих костюмах: пытались выровнять какое-то художественное творение, желавшее висеть исключительно криво.

– Здесь живопись, – пояснила Рори, – и скульптура.

Скульптура в глаза не бросалась. Зато я обратила внимание на два артефакта-огнетушителя, висящих у входа, быстро глянула на штампы пожарной инспекции и слегка перевела дух – средства борьбы с огнём были исправны и имели положенный срок годности. Камеры тоже были на месте, а вот защитный контур отсутствовал.

– В следующем зале литература, – Рори тащила меня вперёд, – и рукописи.

В следующем зале обнаружились и отец с мачехой. С ними рядом размахивал руками директор музея господин Тренкл, который всегда, сколько я его помнила, носил клетчатые костюмы и галстук-бабочку. В мою память навсегда врезалось первое посещение этого храма истории и та экскурсия, которую он лично проводил для всех школьников.

А больше всего в неё врезался скелет доисторического чудища, имевшего, теперь я не могла это отрицать, определенное сходство с теми самыми драконами, с которыми, оказывается, было столько всего связано в нашей культуре.

– Ритта, как я рада тебя видеть, – первой среагировала мачеха и даже потянулась поцеловать меня в щёку.

– Всем доброго вечера, – нейтрально поздоровалась я.

– Инспектор Барбелла, – оживился директор и протянул мне руку.

– Господин Тренкл, – вежливо кивнула я, осторожно пожимая её.

Наш бессменный музейный директор глубоко пенсионного возраста напоминал мне хорошо подсушенный в тостере хлеб: такой же румяный, хрустящий и крошится. Я всегда боялась энергичным движением что-нибудь ему повредить.

– Вы знакомы? – не скрыл удивления отец.

– Конечно, – с энтузиазмом повернулся к нему господин Тренкл. – Инспектор Барбелла представляла наш город в шоу «На кухне с Лионелем», весьма достойно представляла, а мы тут, знаете ли, ценим творческие порывы.

– Кстати, о порывах, – вступил голос моей профдеформации, – почему у экспонатов разомкнут защитный контур?

– Вот видите, господин Десперьян, – отчего-то возликовал директор. – Не сомневайтесь, ваша выставка в нашем музее будет в целости и сохранности, раз уж инспектор Барбелла тут.

Почему-то уже второй раз при мне выставку приписывали отцу, хотя в королевском музее работала мачеха. Но я отвлеклась от этой мысли, когда господин Тренкл махнул рукой в сторону фигуры в дальнем углу, которая копошилась возле раскрытых прозрачных витрин.

– Что там? – спросила я.

– Как раз завершается настройка нашей собственной системы сигнализации, – ответила почему-то мачеха и вдруг сорвалась с места.

– Нил, перчатки! – на бегу выкрикивала она.

Как тут не заинтересоваться?

– Сколько раз вам повторять, не прикасайтесь к экспонатам без перчаток! – отчитывала полусогнутую фигуру Клодетт.

– Кто это? – вполголоса уточнила я у сестры, разглядывая странную форму, туго натянутую на широкой груди разогнувшегося Нила.

Форма была невнятного серого цвета, по крою почти не отличалась от полицейской, но наличие парадных шнуров с кистями и золотых эполетов делало её похожей на мундир карнавальной мажоретки. Правда, мажоретки обычно щеголяли в высоких сапогах, а у этого парня на ногах были явно недешёвые, мягкие даже на вид мокасины лимонного цвета на белой подошве.