Странное хлюпанье и тихие стоны, как будто кому-то больно, но он старается не кричать.

Глухие удары – то ли о стену, то ли о мебель.

Шепот, прерывающийся странными мокрыми звуками, которые Настя не могла распознать.

Вдруг раздался резкий скрип кровати и громкий стон – такой, что девятилетняя девочка вжалась в подушку, зажмурив глаза.

– Не бойся, – прошептала рыжая девочка с верхней койки. – Это просто… гости пришли.

– Какие гости? – дрожащим голосом спросила Анастасия.

Но ответа не последовало. Только новый звук – звон монет, рассыпающихся по полу где-то за стеной.

И вдруг… тихий детский плач, которого не могло быть в этом доме. Он длился всего несколько секунд, потом резко оборвался.

Анастасия накрылась одеялом с головой, но звуки проникали даже сквозь плотную ткань. Они складывались в жуткую мелодию, смысла которой маленькая княжна не понимала – и, возможно, это было к лучшему.

Утром она увидит.

Коричневые пятна на стене, которые вчера еще не было.

Обломок гребня с несколькими темными волосами в щели между половиц.

Следы пальцев на подоконнике – кто-то недавно крепко за него держался.

Но больше всего ее напугает взгляд старших девочек – пустой, как у фарфоровых кукол, которые слишком долго стояли на солнце.

Первые лучи солнца пробивались сквозь плотные малиновые шторы, когда Анастасия скребла щеткой пятно вина с ковра в коридоре. За дверями спален то и дело раздавались приглушенные стоны.

Хлопанье пробок от шампанского.

Грубый мужской смех, внезапно обрывающийся поспешными шагами.

Из комнаты номер семь вышла Клодетта – девушка с синяком в форме отпечатка пальцев на бедре.

– О, наша маленькая уборщица! – она качнула головой, поправляя сползший жемчужный браслет. – Мадам сказала, что ты еще слишком юна для настоящей работы…

Голос ее звучал насмешливо-жалостливо.

– Какой… работы? – Анастасия сжала мокрую тряпку, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Смех Клодетты прозвенел, как разбитый бокал.

– Милая, разве ты не видишь? – она широким жестом обвела коридор с полуоткрытыми дверями, откуда доносилось шуршание шелков и тяжелое дыхание. – Это не пансион. Это фабрика удовольствий.

Из комнаты номер пять высунулась бледная Бланш.

– Нас учат не алгебре, дорогая, – она провела языком по запекшимся губам. – А как раздеваться за семь взмахов веера. Пить абсент, не морщась. Притворяться влюбленной за три серебряных рубля.

Анастасия почувствовала, как пол уходит из-под ног.

– Но… зачем вам это?

Клодетта наклонилась, и запах дешевых духов смешался с винным перегаром.

– Потому что мы – товар, малышка. А мадам Леруа продает нас по частям.

В этот момент дверь в конце коридора распахнулась, выпуская мужчину в мундире, поправляющего ремень.

С потолка упал окровавленный платок с вышитыми инициалами «В.Г.»

Где-то на кухне зазвенела посуда – словно кто-то спешно прятал нож.

Анастасия вдруг поняла эти стены помнят больше смертей, чем дворянское кладбище.

.

Три месяца в доме мадам Леруа перевернули мир Анастасии.

Она уже знала, что стон за стеной может быть не от боли. Что красные пятна на простынях не всегда от вина. И что мужские руки оставляют не только монеты на тумбочке, но и синяки на бледной коже. Но в тот вечер всё было иначе.

Комната номер девять.

Треск разбитого стекла. Визг. Грохот опрокинутого стула.

Анастасия прижалась к косяку, когда из-за двери донесся сдавленный вой.

– Отстань! Отпусти! – голос Мари сорвался в истерический визг.

Ответный удар прозвучал как мясной топор, рубящий кость.

– Заткнись, тварь! – мужской рёв, пропитанный хересом и злобой. – Я тебя купил на всю ночь!