Князь Волемир перевел дух и продолжил так же шёпотом:

– Твоим наследником должен стать Гостомысл – сын от Милены.

– Я знаю, княже!

– Но он не твой первенец.

– Как это, государь? Я не понимаю.

– Ты помнишь свою первую женщину? Её звали Ингунн. Она излечила тебя своим телом от странной болезни духа.

– Да, государь, помню. Женщина была молода и очень красива!

– Так вот, внук. У неё родилось дитё. Твой сын. Первенец. Старшенький из мальчиков в нашем роду! Прямой наследник. Но твоя жена Милена уже была в тягости и в назначенный богами срок родила мальчика. Сам понимаешь, что ребёнок, рождённый от наложницы, мог стать причиной заговоров и междоусобных войн. Этого нельзя было допустить. Поэтому пришлось найти для Ингунн достойного мужа – преданного мне человека и всех их навсегда переселить в маленький посёлок под охрану моих людей. А саму Ингунн я другим именем назвал и предупредил, что ежели откроет кому-то тайну ту, то умертвят и её, и всех родичей. Теперь же настал день моего ухода в мир Нави, и тебе придётся решать, как поступить со своим настоящим первенцем. Воевода Родислав расскажет, где найти ту женщину и дитя. Самое главное, что она выполнила мой приказ и никому не проболталась о том, что у неё от тебя сын.

Голос князя резко набрал силу.

– Прощай, внук. Прощай, новый князь! Отойди ко всем остальным. Встаньте в ряд лицом ко мне. Огня! Факелов! Больше света! Я хочу видеть своих родичей и друзей!

Стоя у стены, Буривой с замиранием сердца и ужасом наблюдал за тем, как две крупные слезинки выкатились из уголков глаз грозного правителя Биармии, Гардарики и Новогорода, тут же растворившись в складках кожи и морщинках старческого лица, где между переносицей и правым глазом пряталась маленькая-маленькая родинка.

Тяжёлый взгляд Волемира медленно скользил по стоящим у стены людям, обволакивая поочерёдно каждого из них, словно навсегда вбирая в себя их образы и впитывая думы, надежды и чаяния.

Но вот ресницы князя мелко-мелко задрожали, веки опустились, прикрывая уставшие глаз, а на губах появилась добрая и чуть насмешливая улыбка…

Пиры и застолье в посёлке продолжались семь дней. Пиво и вино лились в глотки уже мало что соображающих людей, многие из которых падали там, где их настигал сон. Самые стойкие, сидя за столом, хвастались своими подвигами, пели воинские песни и строили планы на весенний поход. Так викинги неспешно втягивались в мирную жизнь.

Альрик исподтишка придирчиво наблюдал за ними, а больше всего – за чужаком. Тот пил только мёд, да и то мало, ел умеренно, в разговоры почти не вступал. Чужой воин часто выходил из дому и подолгу стоял у воды, всматриваясь в даль, где за узкой горловиной фьорда угадывалось море. Мальчик невидимой тенью следовал повсюду за ним, стараясь понять поведение этого человека. Он уже знал от деда, что Беркер на долгие годы станет его учителем в стрельбе из лука. Необъяснимое чувство тревоги не отпускало Альрика все пиршественные дни.

Это утро превратилось в настоящую пытку.

Беркер разбудил его и ещё совсем сонного вывел из дому во двор. Он поставил Альрика в стойку лучника на большой валун возле дома и развернул боком к виднеющемуся неподалёку дереву. В левую, вытянутую вперёд и выпрямленную в локте руку мальчика воин вложил обрубок палки, внушая, что это боевой лук, и заставил сквозь него неотрывно смотреть на дерево. Как только мышцы затекли, а палка на дюйм опустилась вниз, тонкий ивовый прут с силой стеганул ребёнка по руке, плечам и спине. Глотая слёзы от боли и обиды, Альрик стиснул зубы и попытался всеми силами вернуть мнимый лук в исходное положение. Тяжёлая и как будто чужая рука не поддалась, опускаясь всё ниже и ниже. Он подхватил её правой рукой, водворяя на прежнее место, и получил новую порцию ударов прутом, которые сопровождались тихим и спокойным голосом учителя: