Иван Яковлевич торопливо отвернулся, делая вид, что не слышит.

- Отпустите меня, сударь! – полицмейстер отпихнул Гунькина. – Я вас знать не знаю!

- Что значит… не знаете? – Гунькин замер, растопырив разведенные для объятий руки и гневно воззрился на полицмейстера. – Я ж к вам вчера приходил? Приходил! Про ценные бумаги, которые у господина Карпаса ночью будут, говорил? Говорил! Просил, чтобы вы людей своих прислали? Просил! А больше я никому, ни полслова, только вам! Да скажите же им об этом! А то ведь меня и впрямь по их письму уволят! А я ни в чем не виноват! Только как лучше хотел!

- И что же, господин Карпас? Пришли к вам люди от Ждана Геннадьевича? – сквозь вдруг наступившую тишину вкрадчиво поинтересовались за спиной.

Красный, как перезрелый помидор, полицмейстер обернулся… позади, легко покачивая тростью, стоял самый ненавистный для него человек в городе. Наглый выскочка, плебей, пролезший в дворянство, ничтожный парвеню, возомнивший себя начальством! А позади него возвышалась объемистая фигура губернатора, и взгляд у того был весьма недобрым.

- Мое почтение, ваше превосходительство господин губернатор, ваше высокоблагородие господин начальник департамента! – Карпас солидно поклонился. – Посетили нас некие люди, да… Попытались у меня саквояж с ценными бумагами отобрать. Оружием угрожали. Двоих из них мои работники задержали, как я и имел честь сообщить в отправленной вам записке. Готовы передать их в ваши руки, в надежде на правосудие. - он кивнул, дверь склада снова распахнулась. За веревку, как водят купленную на рынке козу, охранник склада вывел двоих – тощего высокого мужика в драных портках и длинном, не по размеру, пиджаке, и его мелкого приятеля. Связанные общей верёвкой, они шли мелкими, семенящими шажками, мелкий плаксиво куксился, а тощий кидал по сторонам мрачные ненавидящие взгляды.

- Городовой! – не повышая голоса, окликнул Меркулов.

- Тута я, ваше высокоблагородие! – откликнулся торопливый голос с неприятным причмокиванием. – А ну, рррразойдись! - из всколыхнувшейся толпы, едва не спотыкаясь от усердия, вывалился городовой. И вытянулся во фрунт перед Меркуловым.

Тот окинул неодобрительным взглядом его несколько неуклюжую фигуру в плохо подогнанном мундире и махнул в сторону налетчиков:

- Обоих в участок! Там разберемся!

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – раздувая грудь, рявкнул городовой и перехватив веревку из рук складского охранника, потянул налетчиков за собой. – Шевелись, канальи!

В толпе засвистели, в налетчиков полетели комья земли и огрызки. Мелкий захныкал, а тощий обернулся и прошелся запоминающим взглядом:

- Ничё, жидовня, еще встретимся! Я вас всех хорошооо запомнил!

- Городовой! – удивленно вздернул брови Меркулов, и тот, словно спохватившись, замахнулся на тощего кулаком:

- Поговори у меня!

- Учить их еще и учить. – устало вздохнул Меркулов, поворачиваясь к губернатору. - Ваше превосходительство, я со всем вниманием и почтением отношусь к вашим рекомендациям, но согласитесь – не могу же я оставить в полицмейстерах человека под эдакими подозрениями?

- Да как вы смеете! – задохнулся полицмейстер. – Этот господин лжет, я его не знаю!

- То есть, как это – не знаете! – заверещал Гунькин. – Я ж вас в ресторацию пригласил, стерляжье ухой угощал, лафитничек[1] поднес, всё честь по чести! Нас и прислуга тамошняя видела!

- Я уверен, все это огромное недоразумение. – губернатор продолжал буравить полицмейстера недобрым взглядом.

- Вполне возможно. Меня несколько беспокоит изобилие недоразумений вокруг Ждана Геннадьевича: то он к отражению набега опоздает, то к возвращению железа появится наоборот… чересчур вовремя. Так что свое решение я оставляю в силе: от должности Ждан Генадьевич отрешен до полного прояснения всех и всяческих недоразумений.