Защищая хозяина, разъяренный кот, – хвост ёлкой, оскаленная пасть, шерсть на загривке дыбом, уши прижаты – шипел и кидался на соседей, где бы их ни встретил. Те таскали из кастрюли Олтаржевского пельмени, шарили в его холодильнике, гадили мимо унитаза. Дворовые люмпен-собутыльники пробивались в квартиру-шалман, матерясь и загородившись шваброй от свирепой скотины. Когда братцы приходили к Олтаржевскому по-соседски одалживаться на похмелье, кот не пускал их дальше порога. Джойс ел с хозяином, спал с ним и «работал», растянувшись на письменном столе у ноутбука. Он провожал Олтаржевского на службу, усевшись у порога на задние лапы, и встречал под дверью – «слышал» хозяина еще у метро в двух трамвайных остановках от дома – а затем терся о ноги Олтаржевского, мурчал на всю комнату.

Соседи дважды травили Джойса, и он дважды выживал. Полгода назад кот исчез. С тех пор Олтаржевский не проронил ни слова с братцами – человекоподобным зверьем! – и готов был изжарить их на спичке.

Чтоб не «рвать сердце», Олтаржевский вынес из комнаты все, что напоминало о друге: его миски, игрушки, шест с дранкой, о которую кот точил когти. Но забыть его не мог и, возвращаясь домой, по привычке шарил глазами вокруг, словно Джойс вот-вот фасонисто выйдет и гордо потрется о ноги хозяина.

Стягивая пиджак, Олтаржевский нащупал в кармане тетрадь с тиснением.

Страх на миг заершился в груди…

Он вынул из кармана бутылку коньяка и воткнул её между книг на полке.

В дверь опасливо поскребли. Так напоминали о себе братцы-алкоголики, «не помнившие зла», которое причинили соседу. Кровь с коньяком прихлынула к голове Олтаржевского. Он раздраженно включил ночник, прикидывая, чем бы навредить братцам. Взгляд наткнулся на тетрадь. С пьяной решимостью Вячеслав Андреевич схватил огрызок карандаша и… замер над страницей. В голове вихрились хмельные мысли. В ресторане он не вписал в тетрадь имена сенатора и его жены – мало ли сенаторов в этот час ужинало в ресторане! – тетрадь же угодливо исполнила его прихоть…

Он не знал, как погиб Джойс, но был уверен, что кот яростно защищался, и последней его мыслью была мысль о хозяине! В голове пронеслась месть, выпестованная за полгода: пусть изуверов постигнет участь Джойса! Но тут же он отшвырнул огрызок карандаша: Джойс – лучший друг, но он кот, а не человек; карандаш оставил лишь точку на шелковой странице, – и с силой потер виски: надо ж так было нажраться, чтобы поверить в чушь, что наплел торговец старыми книгами! Гусь предложил работу! Сенатор с женой попрощались с ними! Ну и что? В жизни случаются спасительные совпадения!

Олтаржевский упал на диван и накрыл голову подушкой.

Сколько он дремал, Олтаржевский не знал.

В дверь поскребли еще раз. Чертыхаясь, Вячеслав Андреевич отворил.

Из сумрака показалась испитая физиономия одного из братцев – его, кажется, звали Вова; костлявый и в наколках от подбородка до треников.

– Помоги, друг! – вкрадчиво произнес алкаш сакраментальную фразу, неожиданным для его комплекции зычным баском. Олтаржевский дернул двери, чтобы закрыть. Но сосед схватился за косяк. – Не-не! Помоги Серегу из ванной вынуть!

Мутный взгляд алкоголика тревожно щупал лицо Олтаржевского. Сосед трясся то ли с похмелья, то ли от страха. Олтаржевский оттеснил Вову и шагнул к ванной.

Здесь жирная баба в халате, с лицом, как разваренный пельмень, тащила за руку голого мужика и сердито пришепетывала: «Сережа! Выходи! Неудобно! Люди!»

Олтаржевский подвинул бабу. Тело мужика до подбородка сползло в кровавую воду. Со стороны его затылка кафель был замазан кровью. Сосед был мертв.