– Книг у вас много, – вежливо выслушав, огляделся парень. – В старых квартирах у людей много книг. В новых – совсем нет. Вы ученый?

– Кандидат наук.

– А я на юридическом. Заочно. – Он зыркнул исподлобья. – Говорят, вы воевали?

Олтаржевский кивнул:

– В Афгане.

– Я – в Чечне.

Они дружелюбно переглянулись. Помолчали, помешивая кофе.

– Давай на «ты»! – предложил парень.

– Давай! Коньяк будешь? Хороший.

– Если хороший, можно.

Хозяин достал с полки бутылку. Большими глотками допили кофе. Плеснул в чашки. Пригубили, облизывая губы, и тут же опрокинули махом.

– Схожу за закуской, – качнулся со стула Олтаржевский.

– Не надо. Тогда до утра не разойдёмся. Курить можно?

Олтаржевский подал с подоконника жестянку от консервов и открыл форточку – морозный воздух колыхнул штору. Участковый с удовольствием затянулся.

– Будешь расследовать? – спросил Олтаржевский.

– Что тут расследовать? Несчастный случай. Бытовуха.

– У-ку! – отрицательно боднул воздух хозяин. – Я его грохнул!

Эта мысль не давала ему покоя: захотелось выговориться «своему».

Участковый насторожился.

Олтаржевский рассказал, как в день смерти кота видел клочья шерсти в ванной, а сегодня, ставя точку в тетради, думал о мести, и братец предложил ему вынести труп на помойку, чтобы сэкономить на похоронах. Свой путаный рассказ пояснил:

– Так же они кота моего убили! Утопили и выкинули! Я записал желание, и оно сбылось!

Парень растерянно взглянул на хозяина. Затем снисходительно покривил рот.

– Пропусти следующую. Укачивает, – сказал он. Олтаржевский покраснел.

Парень снова затянулся сигаретой и покосился на приунывшего хозяина.

– Дались тебе эти люмпены! У меня отчим наподобие тебя – книгочей. Выпьет и заводит про Алёшу Горшка – имя дурацкое! – про русскую душу. Чего удивляешься? Я его нудянку с детства помню. Я тебе так скажу! Ничего-то вы, интеллигенция, о народе не знаете! Пишете о нём так, как если б сами лапти надели. Херня это все, русская душа и все такое! Я на участке всяких повидал, хороших и плохих. У меня дед по матери – калмык, бабка – чувашка. А другой дед с бабкой – русские. Думаю я тоже по-русски. Ну и какая у меня душа: русская, калмыцкая, чувашская? Да и ты, судя по фамилии, не ариец. Так что, на каком языке думаешь, тот ты и есть!

– Витя! Что мы там делали?

– Ты – не знаю! А я за их трубу подыхал – бабки нужны были. Только не заводи про Родину и за что ментов не любят. Пусть об этом п… ят, те кто там не был!

– Вот ты – власть…

– Да какая я власть? – покривился гость. – Жмуров фиксирую…

– И все же! Ты решаешь больше, чем простой человек!

– Допустим.

– Что бы ты сделал, если б знал, что тебе можно все и за это тебе ничего не будет?

Парень ответил с пьяной ухмылкой.

– То же, что и ты – убил бы!

Олтаржевский хмыкнул. Подлил. Выпили. Мент скривился. Его передернуло.

– Что за конина? Пьется легко, а вставляет, как сивуха! На болтовню пробивает! – Он повертел и понюхал бутылку. – С коксом, что ли?

Олтаржевский промолчал.

– Люди не меняются: злые никогда не станут добрыми! – убежденно сказал гость. – Что хочешь мне говори! Замечал, как взрослеют подростки? В них злость, как ген выживания, дремлет. Одни перерастают злобу. Другие звереют. Кто обдуманно убил – не раскается! Будет жалеть, что попался. Присмиреет. Но не раскается! Вот ты! Спасал бы их там? – Он кивнул на дверь. – Обирающих мать, мучающих жен, детей, соседей! Спасал? Без брехни!

– Что спрашиваешь? Сам знаешь!

– Правильно! Потому что не меняются люди с завета! В нас столько злобы – дай волю, в крови всех утопим.

Он снова зажёг сигарету, нервно сломав две спички, и глубоко затянулся.