Эльгиз, едва московские гости подошли, сразу же шагнул навстречу, радушно распахивая объятия. Ритуальные похлопывания, потряхивания и смачные поцелуи в обе щеки достались Радзинскому и от него, и от Рафика. Однако Аверину Эльгиз только поклонился, прижимая руку к сердцу и цепко глядя аспиранту прямо в глаза – как дрессировщик, который входит в клетку к тигру.

Эльгиз был скуп на жесты и телодвижения. Наверно поэтому каждое из них было таким выразительным. Глядя на товарища, и Рафик растерянно опустил, протянутую было для рукопожатия ладонь, а потом в точности повторил эльгизово приветствие. От внимания Радзинского не ускользнула эта красноречивая демонстрация иерархической зависимости со стороны Рафика, но виду он не подал. Здесь, на Востоке это было в высшей степени уместно.

– Саламим хардадир?3 – сурово сдвинув брови, прикрикнул вдруг Эльгиз на увлёкшегося наблюдением Радзинского. И пальцем погрозил, как ребёнку.

– Салам алейкюм4, Эльгиз-муэллим5, – театрально склонил голову Радзинский и Эльгиз снисходительно потрепал его по волосам.

– Ты заставил себя ждать, Кеша-джан6, – усмехнулся Эльгиз. – В глобальном смысле, – пресёк он попытку Радзинского оправдаться. – Поэтому теперь подождёшь ты. Наш гость, – он снова церемонно склонился перед настороженно прислушивающимся к их беседе аспирантом, – в нашем чудесном краю первый раз. Поэтому несколько дней погостите у меня: придёте в себя с дороги, посмотрите город…

Эльгиз обитал в роскошной семикомнатной квартире на Самеда Вургуна. Когда Радзинский вошёл внутрь, он расхохотался. «Учитель» всё время их знакомства не переставал третировать своего подопечного за недостаток аскетизма в быту. Его вдохновенным проповедям о воздержанности позавидовал бы даже Саванаролла. Теперь выясняется, что сам он живёт далеко не в пещере. Синяя с золотом лепнина под потолком, вычурные светильники, старинные персидские ковры – вся эта восточная роскошь навязчиво демонстрировала чрезвычайно высокий статус хозяев дома.

Пыхтящий сзади с сумками Рафик понял бурную реакцию Радзинского по-своему и шепнул, предварительно ткнув хохочущего востоковеда слегка под рёбра, чтобы привлечь к себе его внимание:

– У Элика брат – первый секретарь Шекинского обкома. Его называют там Шекин-шах.

– Не делай поспешных выводов, Викентий. – Эльгиз, конечно же, наслаждался произведённым эффектом. – Я могу жить во дворце и оставаться аскетом. А ты – сам понимаешь… – Эльгиз невозмутимо поднял раскрытую ладонь, и Радзинский с размаху звонко по ней шлёпнул, что означало, что он оценил шутку.

Скинув ботинки, и всё ещё похрюкивая от смеха, Радзинский последовал за наставником вглубь квартиры, предоставив на этот раз Рафику возможность подыскать тапочки для Аверина. Нужно было перекинуться с учителем парой слов наедине.

– Элик-джан, – негромко пророкотал Радзинский над самым ухом Эльгиза, когда догнал его в коридоре. От наставника горько пахло каким-то незнакомым парфюмом. – Надеюсь, у тебя найдётся комната, в которой ты мог бы разместить нас обоих. Ты же понимаешь, что я не могу оставить нашего друга без присмотра.

– Желание гостя – закон, – вежливо улыбнулся Эльгиз и распахнул дверь в комнату с двумя аккуратно застеленными кроватями и парой одинаковых письменных столов у окна. – Это спальня моих старших сыновей. Они оба сейчас учатся в столице. Подойдёт?

– Премного благодарен. А курить здесь можно?

– А это ты спрашивай у своего соседа. Сомневаюсь, что ему это понравится. Он же, наверное, и так натерпелся от тебя по дороге? – Эльгиз насмешливо покосился на спешащего к ним Аверина, вокруг которого суетился едва ли не танцующий от избытка чувств Рафик.