– Почему ты решил, что Эльгиз мой Учитель? – сухо откликнулся он после некоторой паузы. На душе было гадкое чувство, что коварный кавказец зачем-то дурачит мальчишку. Бессилие и тревога за судьбу беззащитного, доверчивого – пусть только на вид – Николая смешались в крепкий коктейль, который здорово шибал в голову – Эльгиза хотелось растерзать за его штучки.

– Я вижу, что Вы с ним связаны, – аспирант коснулся своего лба кончиками пальцев, поясняя, что за «видение» он имеет в виду. – И это тесная связь – почти как кровная. Но Вы ему точно не сын. Вы не соединены пуповиной. Значит, он может быть только Вашим Наставником.

Можно ли создать подобную иллюзию? Пределов возможностей «наставника» Радзинский не знал и эта неопределённость до скрежета зубовного его раздражала.

– Это ближе к истине, – вынужден был признать Радзинский. – Эльгизу я, действительно, многим обязан – в плане духовного, так сказать, образования… – Не зная, правильно ли поступает, он вдруг рубанул откровенно. – Должен предупредить – ему что-то от тебя надо. Эльгиз спрашивал меня о тебе…

– Правда? – без особого выражения переспросил Аверин.

– Правда, – раздражённо бросил в ответ Радзинский, в сердцах швыряя на стол зажигалку, которую машинально вынул из кармана. Безучастный тон Николая показался почему-то обидным – как будто аспирант ему не доверял и зачем-то скрывал свои подлинные мысли и чувства. – Эльгиз сказал, что ты Проводник, – добавил он неизвестно зачем. Наверное, чтобы вывести Николая из равновесия.

– Ну, сказал и сказал… – Аверин с показным равнодушием пожал по-мальчишески худыми плечами, избегая встречаться с Радзинским взглядом. И сразу переключил своё внимание на ребёнка. – Боже мой! Что за поросёнок! – воскликнул он, разглядывая перепачканную зефиром малышку. – Немедленно умываться!..

Он резко поднялся. Радзинский тоже вскочил и предупредительно шагнул вперёд, проходя в коридор первым и распахивая дверь в ванную. Аверин слегка замешкался, не зная, как реагировать на подобную заботу, но послушно последовал за ним.

Мрачно глядя, как Николай энергично вытирает ладошки и личико умытого ребёнка, Радзинский поинтересовался:

– Зачем ты пришёл, аспирант? Если не хочешь разговаривать со мной откровенно?

Николай замер. Губы его обиженно дёрнулись.

– Это неправда, – тихо, но непреклонно ответил он.

– Что – неправда? – нахмурился Радзинский. – Я, например, готов тебе всё, как на духу, про себя рассказать. И на все вопросы твои ответить. А ты всё время боишься чего-то. И на каждую мою попытку хоть что-нибудь прояснить, отступаешь всё дальше в тень.

– Очень поэтично, – попытался улыбнуться Аверин.

– А главное – глубоко верно, – с вызовом заметил Радзинский, скрещивая руки на груди.

– А почему я должен Вам доверять?! – не выдержал аспирант. Впрочем, сорваться на крик он себе не позволил – просто заметно было, как он занервничал, бессмысленно теребя краешек кофточки ребёнка.

Радзинскому стало не по себе – он кожей чувствовал, как накатывает волна излучаемой аспирантом паники и пронзительной, чёрной тоски. Он осторожно забрал у Аверина полотенце.

– Ну, извини, – с искренним сожалением произнёс он. Хотелось Николая как-то успокоить – по голове погладить что ли… – Давай, ребёнка покормим, спать уложим и поговорим, наконец, нормально, – примирительно предложил он заметно напрягшемуся аспиранту и, не дожидаясь ответа, решительно направился в кухню. – Сегодня готовить буду я, – бодро заявил Радзинский покорно бредущему за ним Николаю. – Уверяю, леди, – страстно шепнул он, наклоняясь к девочке. – Вы оцените моё кулинарное искусство…