– Я люблю другую.

Она всё ещё улыбалась.

Удар обжёг застывшую кожу. Кай схватился за щеку, в глазах промелькнул хоровод из голубых мушек. Он едва не свалился в сугроб у скамейки.

– Ты пожалеешь, – кинула Ангелина и побежала к зданию обсерватории.

– Геля! Стой, я объясню! – крикнул он, вскакивая со скамьи.

– …пожалеешь… – донеслось в тишине парка.

Он снова окликнул её, потирая щёку. Но крохотная фигурка с голыми ногами уже скрылась за дверью.

Кай тяжело вздохнул и снова сел. Его душил шарф. Он размотал пару витков и расстегнул верхние пуговицы на пальто.

За что получил… непонятно. Надо взглянуть на своё генеалогическое древо. Там непременно должны быть богомолы с их нехорошей традицией по женской линии. Непонятный народ эти женщины.

Думать об этом совсем не хотелось. И может быть, стоит обговорить это с Мариком. Кай не знал, как правильно – сказать или утаить.

К чёрту эту Гелевейку!

Он попытался утихомирить мысли, вновь окидывая взглядом тихие аллеи. Сердце стучало тише. Он посмотрел на свои руки, кожа побелела, застыла на морозе. Он перевёл взгляд на обледенелую скамейку. Рядом на скамье по-прежнему лежал журнал, который он сегодня попросил у Деников. Кай заставил себя раскрыть его. Пальцы дрожали.

Журнал раскрылся на странице с огромным портретом скелета. Скелет… символизирующий смерть… в руке песочные часы и колокольчик. Наверное, правильно… жизнь так скоротечна. Череп смотрел со страницы угрожающе.

Кай перевернул страницу, начал читать первое попавшееся:

«Долго мастер Йозеф лежал без сил, добрые горожанки помогали залечивать шрамы в глазницах и кормить кота. Кровью истекала его незрячая отныне душа. Каждый такт часового механизма, каждая трель встроенного органа, каждый удар маятника наполнял его сердце обидой и болью.

И когда встал мастер на ноги, ночью вышел он из своей мастерской, пробрался внутрь гигантского механизма часов, помолился святому небу и шагнул вперёд, на зубчатый механизм.

Так умер мастер Йозеф, так умер Староместский Орлой, краше которого не видывали люди. И много веков после никто не мог восстановить их ход, ибо тайну хода этого механизма мастер Йозеф унёс с собой».

Кай содрогнулся, снова прочитав эти страшные слова. Перед глазами встало изрезанное шрамами лицо его мастера Йозефа, со слепыми глазами. Он помнил их первую встречу. И вот что это всё означало…

Внезапно Кай услышал за спиной какое-то движение. Он повернул голову – на журнале сидел золотистый кот. Старый знакомый, мысленно отметил Кай, та же золотистая пушистая кисточка хвоста и мохнатый курдючок. Кот посмотрел на Кая и, тот мог бы поклясться, что в зелёных глазах кота собрались слезинки, и кот вздохнул.

Кай протянул к нему руку не зная, даст ли тот себя погладить, но в следующий миг всё перевернулась с ног на голову.

С трёх сторон к скамейке, уши по ветру, подлетело трио совершенно одинаковых собак, больше смахивающих на холерических четвероногих сарделек. Их поводки волочились, и где-то раздавались испуганные визги хозяйки.

Обладатели самых длинных в собачьей природе ушей и самых же коротких ног окружили скамейку с заливистым лаем. Кот обернулся и посмотрел на него, будто бы говоря: «Разве не наглость?»

Кот, похоже, воспринял эту осаду как собственное Ватерлоо и, дико огрызаясь, запрыгнул к Каю на плечо. Хвост его лупил по спине Кая как боевой хлыст. Он шипел и угрожающе размахивал лапами, больно царапая Кая по щеке. Кай закрутился на месте, отбиваясь от собак, попытался схватить кота и унести. Но тот лез ему на голову, гребя когтистыми лапами и шипя, рассыпая во все стороны браные угрозы, конечно же, на кошачьем языке.