– Только не болтайте слишком много, – добавил он.

Однажды он сказал, что некоторые люди обратили внимание на наши частые визиты к нему домой. Фабьенна ответила, что было бы странно, если бы никто этого не заметил.

– Единственное занятие, которое всем нравится, – это мешать другим, – сказала она.

Месье Дево добавил, что объяснил им: по мере своих сил он дает нам образование, поскольку ему невыносимо видеть, как мы растрачиваем жизнь впустую. «Я хожу в школу», – возразила я, а он сказал: «Да, но Фабьенне тоже нужно учиться». Я ожидала, что она опровергнет этот довод и скажет ему какую-нибудь гадость, но она только пожала плечами и сказала, что мы его ученицы, поскольку сами так решили.

– Или… – Она оглядела дом, а затем предложила: – Вы можете сказать, что мы приходим к вам, потому что голодны. Вы можете сказать, что еда – лучшая приманка для молодых девушек.

Лицо месье Дево вспыхнуло и приняло оскорбленное выражение.

– Мадемуазель, я отношусь к вам почтительно, поскольку уважаю ваш ум.

– Так же, как уважаете ум ваших голубей?

Я засмеялась, хотя ни месье Дево, ни Фабьенна меня не услышали. Они пристально смотрели друг на друга, как два козла, готовящиеся к драке. Но такие моменты приходили и уходили. Часто именно Фабьенна находила другую тему для разговора, и тогда они вели себя так, будто никакой неловкости не было. Только однажды месье Дево не выдержал взгляда Фабьенны и сменил тему, сказав, что он не знает, слышали ли мы, но Сталин умер. Когда Фабьенна помедлила с ответом, я сказала тоном, почти таким же резким, как у нее, что не понимаю, какое отношение эта новость имеет к нам. Так я привлекла внимание их обоих: месье Дево назвал меня невежественной, а Фабьенна шикнула и велела перестать вести себя как идиотка. Меня не столько обескуражило их презрение, сколько вдруг поразила собственная глупость: раньше мне удавалось помалкивать, пока я сидела в углу и наблюдала за ними; следовало быть умнее и не давать им возможности найти между ними что-то общее.

Будь месье Дево проницательнее, он бы научил нас кое-чему, связанному с геометрией. Мы трое составляли нестабильный треугольник. Меня, Аньес, вполне устроило бы, если бы в моей жизни была только Фабьенна, но ей нужно было больше, чем я могла дать. Месье Дево не представлял собой ничего особенного, но предлагал Фабьенне то, чего не могла предложить я.

Нам и в голову не приходило задуматься, чего от нас хочет он. Месье Дево, вероятно, понял это и решил, что, как бы мало мы ему ни давали, это лучше, чем ничего.

Когда Фабьенна сообщила, что мы закончили работу над книгой, он нахмурился.

– Закончили? Это только начало, – заявил он и сказал, что мы толком не умеем писать. – Ты даже не можешь написать ни одного правильного предложения, – обратился он ко мне.

– Но это не мои предложения, – возразила я. – Это предложения Фабьенны. Я только записала то, что она мне велела.

– Что ж, тогда вам лучше начать все заново. И на этот раз ты будешь записывать то, что скажу я. А ты… – Он повернулся к Фабьенне: – Продолжай придумывать истории.

– Не учите курицу нести яйца, – отозвалась Фабьенна.

Когда мы – месье Дево и я – закончили вторую версию книги, рассказы стали отличаться от тех, которые продиктовала мне Фабьенна. Я не понимала, что именно произошло, но новые рассказы казались меньше похожими на ее и больше похожими на мои. Не то чтобы это я их сочинила – я лишь записывала то, что диктовал месье Дево. Но сравнивать новую версию с версией Фабьенны было все равно что сравнивать меня с ней. Фабьенна была жестокой. Я была просто неотесанной.