Сколько прошло времени? Пятнадцать лет! И что? Ничего. Та же война, та же неразбериха: где свои, где чужие – все перемешалось без права быть возвращенным. Слов много, толку никакого. Раньше за грамоты воевали, теперь – за деньги.

Коньяк должен был избавить от разочарований. Зная об этом, Мостовой опрокинув в рот остатки, сделал затяжку. Кабинет поплыл, качнулась из стороны в сторону люстра, подобно кино возникли похожая на коридор комната, стол, стулья, окно, печатные машинки, по углам сейфы. И они – два капитана: Федор Мостовой и Серега Четвертной по кличке Рубль.

«Как Гладышев и Черкашин, – подумал полковник. Сколько им? По двадцать восемь? Мы были моложе. Мне двадцать шесть. Сереге двадцать пять. Рублем прозвали за то, что, когда просили взаймы, Четвертной всегда отвечал: «У меня только рубль». В остальном – все, как пятнадцать лет назад. Тогда мы тоже разрабатывали план захвата Мытника».

Взяв в руки бутылку, Мостовой хотел было налить еще. Бутылка оказалась пуста.

– Все когда-нибудь заканчивается. Закончился коньяк, погаснет сигарета.

Переведя взгляд на окно, Федор Николаевич усмехнулся:

– Наступит новый день, все будет по-новому. Когда? Пока не знаю. Но что будет, это я обещаю. Не будь я начальником особого отдела МУРа Федором Мостовым…

Шел девяносто первый год. Разгул бандитизма, воровства. Кругом братва, жизнь по понятиям. С трибуны в Кремле звучат слова: беспредел, общаг… Государство, проснувшись от восьмидесятилетней спячки, кинулось в загул, да такой, что голова кружилась не только у полуспящей Европы, но и у не знающей безмятежности Америки. Известных людей, как обычных уголовников, встречали в подъезде, пускали пулю в лоб, а то и просто кромсали ножами.

В специальном отделе МУРа, занимающемся раскрытием особо значимых в понимании общественной безопасности преступлений, нераскрытых дел было столько, что, если бы за каждое выдавали по чучелу глухаря, не хватило бы стен, куда можно было те развесить. Не потому, что опера в одночасье потеряли нюх, а потому, что убийств и ограблений совершалось на каждого по два, а то и по три в неделю.

Не стало исключением и 12 февраля. Число как число – в память врезалось, не выжжешь и огнем.

Месяц назад прошла информация о серии разбойных нападений на ювелиров и скупщиков антиквариата. Банда, переезжая из города в город, не утруждала себя ни сменой почерка, ни надеванием масок. Орудовали, в основном, ножами, за редким исключением в ход шли стволы. Хозяев квартир убивали с порога. Выносили только самое ценное, что давало основание предполагать о входе в состав банды специалиста по антиквариату. И это притом, что все квартиры были оснащены последними моделями сигнализаций.

Милиция терялась в догадках: то ли бандитам удалось найти человека, который мог отключить любую схему, то ли производился подкуп на пультах. Последнее в режиме нападения (одно в неделю в разных городах) казалось нереальным.

Двенадцать разбоев, семь трупов, из которых двое – дети. Украдено на десятки миллионов, не считая двух картин итальянских мастеров семнадцатого века, стоимость которых по самым скромным подсчетам составляла не меньше восьми миллионов. Не рублей, долларов.

На уши были поставлены как милиция, так и ФСБ. Со дня на день банда должна была просочиться в Москву. И тогда…

Что могло произойти в столице, где, куда не плюнь, коллекционеры и ювелиры, представить не мог никто. Предупреждены были все, кто имел к данному сословию хоть какое-то отношение. В подъездах наиболее авторитетных устраивались засады. Группы захвата сутками не покидали баз, ожидая, что первый разбой произойдет сегодня. По приказу министра внутренних дел задержаны были почти все легально живущие авторитеты. Начальники тюрем били в колокола о том, что подопечные грозятся провести день неповиновения. Что это такое, общественность знала не понаслышке.