– Как думаете, зачем понадобилось убивать Натана? – Произнеся это, Мостовой взяв в руки пистолет-зажигалку, чиркнул курком.

– С целью проникнуть в квартиру. В квартире могло храниться нечто ценное, – рискнул озвучить предположение Гладышев.

– Не уверен.

– Такое ощущение, будто убийство, было совершено в другом временном пространстве, – делая акцент на словах о другом пространстве, произнес Матвей.

– То есть?

– Убить задумали давно, возможно, десять лет назад. Исполнили только сегодня.

– Обоснуй.

– Обоснований нет. Есть познания психологии, которые дают право утверждать – в жизни коллекционера было нечто, что сковывало того по рукам и ногам.

– Например?

– Страх. Зная, что конец близок, человек не может заставить себя привыкнуть к тому, что жить осталось недолго. Такое случается, когда люди совершают что-то плохое и при этом знают: рано или поздно придется рассчитаться. Допустим, Мытник украл дорогую вещь… Пусть даже не украл, а перекупил. Наказание рано или поздно должно было последовать. Потерявший вещь человек, а возможно не он, а его дети, решили вернуть то, что принадлежало родителям.

– Но зачем убивать? Припугнуть, пообещать разобраться…Еврею хватило бы звонка.

– Получается, что не хватило.

Возникшая за столом пауза подсказывала: пришло время подумать. Что оказалось кстати. Подумать не мешало, потому как любая, даже самая противоречивая информация требовала анализа.

Из состояния размышления Черкашина вывел голос полковника:

– Что, если убийство Мытника – не просто убийство, а месть?

Взгляд Мостового не жалил, не придавливал. Мало того, даже не пытался укусить. Ужом, заползая в душу, взгляд исходил изнутри.

– Мытник ведь не всегда был стариком, верно? Мог таких дел натворить, что должен был не одну стрелу получить, как минимум, две.

– Так говорите, будто знали Мытника с детства.

Понимая, что вопросом своим он как бы загонял начальника в угол, Матвей жаждал спросить о том, что с начала разговора вертелось на языке.

– С детства, не с детства. Кое-что известно, – произнес Мостовой.

– Кое-что – это сколько?

– Столько, что не уместится и в двух томах.

Выйдя из-за стола, Мостовой подошел к окну. Опершись поясницей на подоконник, продолжил говорить тоном рассказчика, повествующим историю, приключившуюся много лет назад:

– Отец Натана таких черных дел был мастер, что ворам в законе и в вещих снах не могло присниться. Не исключено, что в свое время он кинул кого-то на большие деньги. У евреев возможно все. Отсюда вывод – не замыкайтесь на коллекционерской деятельности в особенности на том, что преступники ставили цель похитить что-либо ценное. Вживитесь в образ потерпевшего, перетряхните жизнь его. Начните со школьной скамьи. Поднимите родственников, друзей, знакомых. Не забудьте тех, кто на том свете. Глядишь, тайна и раскроется.

– А ключи? – Не забыл напомнить Гладышев.

– Ключи – ход. Стратегия, прошедшая сложнейшую умственную обработку. Настоящий преступник не станет оставлять улики на месте преступления. Кроме того, интуиция подсказывает…

Не договорив, полковник смолк, чем ввел Черкашина и Гладышева в состояние удивления.

– Вы сказали, интуиция? – Выждав паузу, произнес Матвей.

– До этого вы должны дойти сами.

Вернувшись за стол, Мостовой протянул было руку к пистолету-зажигалке, чтобы чиркнув, дать возможность вырваться на свет язычку пламени. Раздумав, положил руки на стол, чем удивил Черкашина с Гладышевым еще больше. Таким они видели полковника впервые: не растерянным, не оторванным от жизни, но в тоже время не пребывающим в самом себе. Ощущение давления извне, не дающее возможности быть таким, каким был начальник отдела всегда – целеустремленным, напористым – оказалось настолько ощутимым, что Матвей с Антоном застыли в изумлении. И тот и другой понятия не имели, что происходит. Полковник то в себя уходит, то наставляет на путь, по которому они проходили не раз и не два.