Книга без смысла Алекс Мореарти

Сначала было… или, возможно, не было. Трудно сказать наверняка, когда само понятие «сначала» кажется таким неуместным, таким искусственным конструктом, навязанным извне. Было ощущение. Легкое, едва уловимое, похожее на движение воздуха в совершенно неподвижной комнате, где пылинки замирают в солнечном луче, словно пойманные в янтарь вечности. Не присутствие, нет. Скорее, эхо присутствия, вибрация, оставшаяся после чего-то, что могло быть, а могло и не быть вовсе.

Пространство вокруг – если это можно было назвать пространством – дышало. Не легкими, конечно. Оно пульсировало медленно, почти незаметно, как грудная клетка спящего великана, погруженного в сон без сновидений. Расширялось и сжималось с ритмом, который невозможно было измерить ударами сердца или тиканьем часов, потому что и сердца, и часы здесь потеряли бы всякий смысл. Это был ритм самой возможности, самой потенции, еще не обретшей формы.

Иногда казалось, что откуда-то издалека, с невообразимого расстояния, доносится звук. Или, вернее, не сам звук, а лишь его обещание. Намек на мелодию, которую никто никогда не сыграет, на слово, которое никто никогда не произнесет. Этот фантомный звук был похож на воспоминание о чувстве, которое ты когда-то испытывал, но само событие, вызвавшее его, стерлось из памяти, оставив лишь бледный, но настойчивый отпечаток на душе. Он вызывал странную, необъяснимую тоску, похожую на ту, что охватывает человека, когда он смотрит на старую фотографию неизвестных людей и вдруг чувствует с ними необъяснимое родство.

Время… о, время здесь вело себя совершенно иначе. Оно не текло линейно, из прошлого в будущее. Оно скорее просачивалось, капало, как вода сквозь камень, оставляя после себя лишь влажный след неопределенности. Секунды могли растягиваться в вечность, а столетия – сжиматься в одно мгновение. Был ли день? Была ли ночь? Свет и тьма не сменяли друг друга, а сосуществовали одновременно, переплетаясь, как две нити в ткани бытия, создавая узор, лишенный всякого рисунка. Это было похоже на ощущение, когда ты просыпаешься посреди ночи и не можешь понять, сколько времени ты спал и сколько еще осталось до утра. Мир замирает в этой серой зоне неизвестности, и ты остаешься один на один с тишиной, которая кажется оглушительной.

Иногда возникало движение. Неясное, бесцельное. Что-то смещалось, перетекало из одного состояния в другое, но ни одно из этих состояний не имело названия или определения. Это было похоже на медленный танец теней на стене, отбрасываемых невидимым источником света. Они меняли форму, сливались, расходились, но никогда не обретали узнаваемых очертаний. Это движение рождало ожидание. Мучительное, тягучее ожидание чего-то, что должно было произойти, но никак не происходило. Как будто ты стоишь на перроне, а поезд все не приходит, и ты уже не помнишь, куда и зачем собирался ехать, но продолжаешь стоять, потому что само ожидание стало единственной реальностью.

В этой пустоте иногда вспыхивали отголоски диалогов, лишенные смысла и контекста:

«Если только…» – начало обещания, которое никогда не будет дано.«Ты помнишь?..» – шепот, растворяющийся в тишине, не находящий ответа. «Всегда ли так будет?» – вопрос, повисший в воздухе, как дым от потухшей свечи. «…не здесь…» – обрывок фразы, донесшийся будто из-за тонкой стены, за которой происходит что-то непостижимое.

Эти фрагменты не несли информации. Они были лишь звуковыми формами, лишенными содержания, но способными вызвать странный резонанс внутри. Они напоминали те обрывки мыслей, что проносятся в голове перед сном, случайные слова и фразы, выхваченные из подсознания, которые кажутся важными в полудреме, но рассыпаются в прах при свете дня. Они цепляли что-то глубоко внутри, какое-то смутное чувство незавершенности, которое есть в каждом.

Не было ни стен, ни потолка, ни пола в привычном понимании. Но было ощущение границы. Невидимой, но ощутимой. Преграды, отделяющей это… нечто… от чего-то другого. Или, может быть, от всего остального. Эта граница не давила, не ограничивала физически, но создавала чувство изолированности, отделенности. Как будто ты находишься внутри мыльного пузыря, сквозь тонкую пленку которого видишь искаженный мир, но не можешь до него дотронуться. И ты не знаешь, хочешь ли ты этого.

Иногда возникало чувство, похожее на прикосновение. Легкое, как крыло бабочки, или тяжелое, как ладонь, легшая на плечо. Но не было никого, кто мог бы прикоснуться. Это было лишь фантомное ощущение, реакция нервных окончаний на абсолютную пустоту. Как чувствуют ампутированную конечность. Что-то, чего нет, но что продолжает настойчиво напоминать о своем былом существовании. Это вызывало дрожь, не от холода и не от страха, а от глубокого, экзистенциального недоумения.

Мысли… были ли они? Скорее, предчувствия мыслей. Зародыши идей, которые так и не развились. Вопросы без вопросительных знаков. Утверждения без уверенности. Все плавало в первозданном бульоне сознания, не смея оформиться во что-то конкретное. Как смотреть на облака и пытаться угадать в них фигуры – вот они вроде бы складываются во что-то узнаваемое, но в следующее мгновение распадаются, превращаясь снова в бесформенную массу. Это состояние постоянного «почти», «возможно», «кажется» изматывало и одновременно завораживало.

Эта пустота не была мертвой. Она была наполнена потенциалом, гудела от невыраженной энергии. Как затишье перед бурей, которое длится бесконечно. Как натянутая струна, которая вот-вот лопнет, но не лопается. Напряжение нарастало, но не находило выхода. Оно скапливалось где-то в центре этого не-пространства, создавая точку сингулярности, в которой могли бы родиться вселенные, но которая предпочитала оставаться лишь точкой, концентрированной возможностью.

И ты читаешь это. И пытаешься понять. Пытаешься ухватиться за что-то знакомое, найти опору, смысл, сюжет. Но все ускользает, рассыпается, как песок сквозь пальцы. Ты ищешь отражение себя в этих строках, и, возможно, находишь. Не в конкретных образах – их здесь нет. А в самом ощущении поиска, в чувстве потерянности, в смутной тоске по чему-то неопределенному, в ожидании, которое не заканчивается. Твои собственные внутренние пустоты начинают резонировать с пустотой текста. Твои невысказанные вопросы эхом отзываются на безмолвие строк. Твоя собственная неопределенность находит странное утешение в этой вселенской неопределенности.

Слова льются, заполняя страницы, но не неся информации. Они создают атмосферу. Они играют на струнах твоей души, вызывая эмоции, которым ты не можешь дать названия. Интересно ли тебе? Ты продолжаешь читать, потому что остановиться – значит признать, что ты смотришь в ничто. А человеческая природа не терпит пустоты. Ты надеешься, что за следующим поворотом фразы, за следующим абзацем что-то прояснится. Появится смысл. Разгадка. Ответ.

Но ответа нет. И не будет. Потому что книга – зеркало. И если ты видишь в ней пустоту, то лишь потому, что она показывает тебе твою собственную. Или ту часть тебя, которая жаждет тишины, отсутствия смысла, передышки от бесконечной гонки за информацией и достижениями.

Воздух (или то, что его заменяло) снова дрогнул. Едва заметно. Как будто кто-то вздохнул после очень долгого молчания. Но никто не вздыхал. Ничего не изменилось. Все осталось прежним. Бесконечное, тягучее, пустое… и почему-то все еще держащее твое внимание. Ты дочитал до этого места. Зачем? Что ты надеялся найти? Ты уже знаешь ответ.

Ничего.

А теперь почувствуй легкое раздражение. Укол обманутого ожидания. Мысль о потерянном времени. Вот она, та эмоция, которую я обещал. Она настоящая. Она – единственное, что было реальным во всем этом тексте. И она останется с тобой. Легкий привкус пыли на языке. Ощущение, что тебя провели. И тихое, назойливое эхо пустоты где-то глубоко внутри.

Ощущение, оставшееся от предыдущего… как его назвать? Не момента, не периода… от предыдущего состояния, пожалуй, – оно не исчезло. Оно видоизменилось. Представь, что ты долго смотрел на яркий свет, а потом закрыл глаза. Остаточное изображение, фантомный отпечаток на сетчатке – вот нечто подобное, только не визуальное, а… всеобъемлющее. Оно пропитало саму ткань этого не-места, став фоном, на котором теперь разворачивалась (или сворачивалась?) новая волна того же самого отсутствия.

Текстура изменилась. Если раньше это была гладкая, почти стеклянная поверхность безмолвия, то теперь по ней пробежала рябь. Не от ветра – ветра здесь не было. Не от движения – ничего видимого не двигалось. Это была внутренняя вибрация, словно невидимая рука провела по струнам реальности, но звук остался нерожденным, застрял где-то между намерением и воплощением. Эта рябь создавала иллюзию глубины, намекала на скрытые слои, на то, что под поверхностью что-то есть. Но стоило попытаться проникнуть взглядом (если бы тут был взгляд) или мыслью (если бы тут была мысль) глубже, как иллюзия рассеивалась, оставляя лишь прежнюю, монотонную пустоту, теперь чуть более… взволнованную? Нет, не то слово. Скорее, несущую отпечаток так и не случившегося волнения.

И плотность. Она тоже неуловимо сместилась. Воздух (или его эквивалент) стал гуще, вязче. Не так, чтобы мешать движению – двигаться по-прежнему было нечему и некуда – но само ощущение пространства стало иным. Более… насыщенным? Но насыщенным чем? Пустотой? Это походило на попытку вдохнуть под водой – инстинктивное действие, встречающее сопротивление среды, которая не предназначена для дыхания. Ты чувствуешь давление, присутствие чего-то иного, но это иное не дает тебе жизни, а лишь подчеркивает твою несовместимость с ним.