– Сколько дашь бабок, – сказала Вика, – если я покажу тебе воров.

– Ты что, торговаться пришла? – тихо начал старшина.

 Из дежурки её вывели без бабок и посадили на лавку, предупредив: в следующий раз выведут в колодках под ледяной душ.

 Вика понадеялась на милость столетней старушки с прогалинами на голове, но та умыкнула к дежурной комнате милиции, из которой старшина вёл наблюдение за Викой в бинокль со стократным увеличением.

 Когда в желудке начались сейсмические толчки, провинциалка двинулась к буфетам, которые плотно окружали пассажиров. Она думала сама показать народу потайные карманчики под узорами.

– Что ищем? – спросили Вику, когда она готова была высказать свои наблюдения.

– Жрать хочется!

– Жрать всем хочется, – рявкнула с макаронными губами буфетчица. – Жратву зарабатывают гигантским трудом.

– Я живу среди гигантов, – пробормотала Вика.

Пришла она в себя в медпункте: тесной каморке с лежаком и обедневшими стеклянными шкафами с множеством пыльных полочек, на которых теснились паутинные пузырьки. На электроплитке жарились блестящие шприцы. На подоконнике умирал отощавший фикус. Врач в обдёрганном и замызганном халате, полы которого волочились по полу, напоил горькой микстурой и закрыл потускневшие глаза.

– Это от непривычки, – пояснил он. – Город. Темпы. Деревня – рай.

– От непривычки, – согласилась Вика, чувствуя слабость в собственных опорах, которые могли дать очередной сбой.

– И от впечатлений, – добавил врач. – У нас дворцы, театры…

 Он пропустил свою мысль по кругу: теперь в городе был рай, а в деревне – глушь.

– И от впечатлений, – согласилась Вика. – У вас тут носильщики, таксисты…

– Что таксисты, – врач погрузился в дрёму. – Тут мировая культура. А все некогда. Труд, труд…

 Срочно нужна была копейка. Вика чувствовала костьми кожу, она была шершавой, как наждак, и думала: скоро кожа протрётся, и она рассыплется, словно куча дров. Под вечер Вика уже видела дыры в тех местах, где кожа обтягивала    коленные чашечки.

Она зашла в мебельный магазин и предложила свои услуги двум грузчикам с бусугарным запахом, которые загрузили её трёхстворчатым шкафом.

– Одна я его не утащу! – сказала Вика.

– А вдвоём мы и сами справимся.

 Вика побывала в прилегающих к вокзалу торговых точках.

– Дай рубануть, – сказала она мясникам с академическими значками.

– Рубани, – ответили они. – Вон той старушке.

 Щёки старушки прилипли друг к другу. Вика отхватила самый лучший кусок: телячью мясистую грудинку.

– Дура, – сказали мясники.

 Мясо оказалось у разбитной дамочки со щёками, похожими на ливерную колбасу.

 Оставалась надежда на псалмы и баян. Сто пятьдесят псалмов Вика знала, как таблицу Пифагора. На гармошке могла выдать барыню с переборами. Во дворце культуры для железнодорожников (в приплюснутой к земле одноэтажке) Вика выдала барыню.

– Ваня, – махнул стриженный под нулёвку администратор.

 С Ваней Вика была незнакома, но то, что он оказался неподъёмным для грошей, она узрела.

 Из культурного учреждения провинциалка переместилась в божественное: приземистую церквушку с пустотой внутри, в которой гулко раздавались шаги.

– Самому нужны бабки, – сказал с упитанными телесами поп с запахом ладана и смирны.

 Вика вернулась на вокзал.

– Трудно, – сказал знакомый носильщик и отослал её к младшему бригадиру.

Младший выслушал, сказал, что сила нужна и обронил.

– Трудно.

 Вика вышла на новый круг к старшему бригадиру. Старший подчеркнул, что бригада испытывает сильнейший дефицит в рабочей силе и тоже обронил.

– Трудно.

 Спиральные витки насторожили Вику. Она уже смутно чувствовала иерархию в клане человечков с номерками. К концу дня Вику провели через дверь в стене камеры хранения. Вышла она из неё подавленная. Человек выслушал просьбу претендента на место и обронил.