– Мама.

Артур очнулся. Снял ребенка с колен, поднялся.

– Привет.

– Здравствуй.

Обошлись без поцелуев. Как хотелось, он сейчас не поцелует, а она слишком сердита. Ели молча. Лера в очередной раз пролила ложку супа на себя. Настя по инерции вытерла ее салфеткой.

– Ты надолго?

– Нет.

Настя собрала посуду, начала мыть. Ругаться не хотелось. Артур показывал Лере каталог с домами. Девочке нравились все. Они казались ей роскошными дворцами. Настя подошла к ним, села на диван. Лера ткнула пальцем в одну из фотографий. Артур улыбнулся, посмотрел на Настю, которая снова нахмурилась.

– Издеваешься? – спросила она.

– Ничуть. Дом выбрал не я – Лера.

Настя подозрительно посмотрела на мужа – не верила она Бланки, ни одному из них. Чересчур уравновешенно он вел себя сегодня.

Как и ожидала Настя, Артур отправился к Максиму. Она не сказала мужу, что ее назначили директором школы – наверное, он в курсе. Впрочем, у Максима Артур пробыл недолго. Настя укладывала Леру. Девочка не капризничала, однако не могла никак найти удобное положение для своего непослушного тела. Если лечь на бок, болели нога и рука, на спину нельзя – ноги немели, на другой бок – давило в левой груди. Навозившись вволю, она закинула непослушную руку за голову и задремала. Настя укрыла ее одеялом, зная, что совсем скоро снова придется укрывать. Иногда Настя просыпалась оттого, что Лера больно ударялась об нее руками или ногами. Пожалуй, Артур прав: им нужен дом. Пусть он будет такой, какой захочет ребенок – хоть одна ее мечта сбудется.

Когда вернулся Артур, Настя сидела в кресле. Заниматься бумагами, как обычно, ей сегодня не хотелось. Муж посмотрел на спящую девочку: надо будет нанять няню. Насте одной с ребенком тяжело.

– Артур…

– Не сейчас.

Мужчина спокойно смотрел на женщину. Да, он прочел ее мысли, что в этом плохого? Да, он тоже хочет, хочет ее, хочет зачать ребенка и не одного.

– Ты за этим приехал?

– Не только.

В этот раз Артур приехал лишь на пару дней. Он выглядел чрезвычайно напряженным, словно что-то вот-вот должно случиться. Несмотря на то, что Артур привез несколько планов будущего дома, Настя чувствовала его готовность к прыжку, словно он вышел на охоту. Она спросила мужа о том, куда уехал Ритус и на сколько. Да, так и есть. Все дело именно в этом. Слова ни о чем не говорили, а вот глаза – они изменились (не случайно Ритус всегда носил темные очки – могли выдать). Поговорив о незначительных вещах, Артур притворился, что устал и хочет отдохнуть, Настя его поддержала. Она понимала, что ему сейчас нужна другая поддержка, но в комнате ребенок. Женщина постелила мужу на полу, сама легла с девочкой, как обычно. Наутро она встанет чуть свет, потому что большую часть ночи проведет без сна. Когда отведет Леру в школу, вернется назад и напрямую скажет, что хочет от него ребенка. Артур, обведя комнату глазами, скажет: «Не здесь»…

Проснувшись среди ночи, не смог заснуть снова: что-то мешало. Скорее всего, ощущение, нет, не опасности – чего-то неприятного. Некомфортное состояние не давало покоя. Он ворочался, пробуя то один бок, то другой, поднимался высоко на подушке – результат тот же. Мысль, не облеченная в плоть, мучила мозг, перемещаясь по его закоулкам. Поднялся с головной болью, пульсирующей, бьющей в виски. Надо что-то решать.

Бледно-серое небо висело над головой грязной простыней. Изредка накрапывал нудный дождь. Мелкие капли попадали на лицо, руки… Мысль переносилась…

Жизнь – это полноводная река со множеством русел. Жизнь – это дерево с тысячью ветками, каждая из которых неповторима. Жизнь – это космос, хаос, не имеющий начала и конца, хотя в представлении человека начало жизни связано с рождением, а окончание со смертью. Так ли это? Великие, по-настоящему великие, т.е. мудрые знают, что это не так. Другое дело, что никто из смертных, перешагнув черту небытия, не возвращается назад. И лишь немногие, истинные, знали, что там. Знали, потому не страшились ничего. Они никому не рассказывали о своих знаниях, окружающие не спрашивали. Но жизнь их с момента обретения знания становилась отличной от других, и это отличие было столь разительным, что обычные не могли этого не заметить. Некоторые такое отличие считали избранностью.