«Когда срок настанет», мы «будем с тобою». Эти слова живут в моей памяти. Они остаются для меня подлинной действительностью, даже если предположить, что «Они» мне являлись ко мне во сне, что «Их» присутствие и все то, что тогда произошло, было только плодом моего воображения. – Действительность или фантазия? Но что это может изменить?

Приобретенные «зрячесть сердца» и пробужденное сознание имеют больше значения, чем все эти вопросы.

С тех пор прошло уже сорок лет и, по мере того как годы уходили в прошлое, очертания «Большого Дела», о котором говорили мне «Трое», постепенно принимали в моем сознании все более определенные формы. Мое представление о том, чем это «Дело» должно быть, становилось все более и более ясным, я уже знал, что оно направлено на пользу человечества, что оно доброе дело и что это вне всяких личных интересов.

Сколько раз мир уже видел, и сколько раз он это еще увидит в будущем: – как зерно, прорастая, превращается в растение; зародыш яйца – в птицу, в рыбу, в животное; ребенок – во взрослого человека.

Сущность бытия в зерне, в яйце, в зародыше – великая тайна. Она для нас неуловима, непроницаема, но она существует. Кто-то Великий, Неведомый призвал нас, людей, быть самою жизнью, и благодаря этому – быть свидетелями возникновения, развития и исчезновения – и существ и событий.

Первый камень основания «Большому Делу» положен выходом в свет этой книги. Идея «Музея Жизни» – есть зерно этого «Дела».

Эта идея несет в себе высокие ценности и содержит огромные возможности для настоящего и для будущего человека и человечества. Осуществление идеи «Музея Жизни» сделалась потому и для меня основной целью моей жизни, частью моей судьбы.

Однажды, в июльский солнечный день, мой старый испытанный друг Петр неожиданно постучался в дверь моего бюро на семьдесят седьмом этаже небоскреба на площади Рокфеллера в Нью-Йорке.

Пожав мне руку, он поспешил объяснить, что пришел не по делам, а просто так – поговорить и полюбоваться великолепной панорамой города с вышины небоскреба.

В течение нескольких минут он смотрел на океан домов и молчал. Потом сел на стул, закурил трубку и молча продолжал смотреть в окно.

Гудзон, дома и небоскребы, серо-голубой океан, все это под музыку города, под шум и гул человеческой толпы, рев автомобилей, катеров, пароходов и аэропланов, все это и виделось и слышалось. Я, он, мы, люди – этот город. Жизнь.

Зрительные образы и звуки, которые мы воспринимали, подтверждали наше сознание того, что Нью-Йорк «существует». Эта реальность возможна только благодаря наличию «Времени» и нашего бытия в нем. Свидетельство о «времени», в свою очередь, обуславливаемо нашим сознанием присутствия всех этих звуков и шумов, и всего стоящего незыблемо и движущегося.

– «Хотел бы я знать», – сказал я, – «сколько еще времени простоят эти современные здания, и будут ли они здесь, на этой площади, через тысячу лет? Ведь тогда, даже если они и сохранятся, никто не назовет их “современными”. Вероятнее же всего, жизнь изменится до такой степени, что жители земли не смог ут даже представить себе того, что мы сейчас видим и слышим».

Снова наступило молчание.

Две маленькие, толстые мухи, явно в романтическом настроении, прожужжали мимо нас, словно желая напомнить, что и они «живут» и тоже имеют отношение ко всему происходящему.

– «Помнишь ли, Петр, о том пари, которое мы с тобой держали несколько лет тому назад?» – «В этом самом бюро, на этом самом месте мы спорили о том, на какое расстояние от Нью-Йорка нужно отъехать, для того чтобы встретить первую живую корову? Ты утверждал, что полчаса езды будет достаточно, я же, что больше. Мы тогда решили проверить это немедленно и сразу же отправились за город на автомобиле. Только час спустя, в тридцати километрах от города, мы увидели на зеленом лугу первую корову.