– Не забывайте, кузен, – прошептала она, чуть повернув голову, – вы прибыли из своих угодий. Там, вдали от блеска столицы, нравы просты, но манеры – безупречны. Не дай бог, мой дорогой, ваш язык проявит свою истинную натуру.

Гавейн выдавил из себя нечто, напоминающее вежливую улыбку. – Благодарю за напоминание, кузина. Моя натура… она иногда слишком стремительна. Но я уверяю вас, я способен к обучению. Особенно под вашим чутким руководством.

Изабелла лишь усмехнулась. Они продвигались сквозь толпу, которая походила на причудливый сад из экзотических цветов и надушенных камней. В каждом взгляде, в каждом движении читались века родословных и полная уверенность в своём праве на существование. Гавейн чувствовал себя среди них диким зверем, запертым в цирковой клетке. Он мельком увидел камердинера Бенедикта, который, как и в прошлый раз, занимался какой-то невидимой работой, но на этот раз его взгляд задержался на Гавейне чуть дольше. Неприязнь? Любопытство? Гавейн отмахнулся. Старый пень.

Тем временем, вдали от дворцового блеска, в пыльной и тесной конторе ростовщика, Маркиз Арман де Монтейн бушевал, как разъярённый лев. Его лицо, обычно невозмутимое, исказилось от бешенства. – Этот мерзавец! Этот выскочка! – рычал он, сжимая кулаки. – Я не просто убью его. Я его буду рвать на куски, пока он не взмолится о милосердии! А потом я вырву его язык и скормлю собакам!

Перед ним стояли двое. Первый, мрачный, как предвестник чумы, по прозвищу Тень, был известен своей бесшумностью и мастерством владения кинжалом. Второй, покрупнее, с бычьей шеей и кулаками размером с буханку хлеба, именовался Бульдогом. Он предпочитал грубую силу, но делал это с особой, почти артистической жестокостью.

– Маркиз, – низким голосом произнёс Тень, – цель ясна. Мы знаем, что он проник во дворец.

– Во дворец?! – Маркиз побагровел. – Моя жена… Он осмелился… Этот ублюдок не только опозорил меня, но и высмеял! Живым он не уйдёт. Живым. Он должен ответить за свою дерзость. Найдите его. Сегодня. И не дайте ему приблизиться к принцессе. Я слышал… он посмел и на неё замахнуться. Если он хоть пальцем к ней прикоснётся, я вас обоих скормлю рыбам.

Бульдог лишь усмехнулся. – Будет сделано, маркиз. Найдём, подцепим, выпотрошим. И никто даже не пискнет.

Когда они вышли, Маркиз подошёл к окну. Ночь была безлунной, лишь редкие звёзды проглядывали сквозь дымку. Он представил себе, как Гавейн корчится в агонии, и это принесло ему некоторое удовлетворение.

Тем временем, на балу, Гавейн, который уже начал испытывать дикое желание послать всё к чёрту и заговорить своим обычным языком, вдруг увидел её. Принцесса Амелия. Она стояла у окна, окружённая льстецами, и выглядела как цветок, случайно выросший посреди болотной трясины. Её золотые волосы искрились в свете канделябров, а глаза… её глаза были совершенно обычными. Ничего особенного. Он был разочарован. Его взгляд задержался на одном из придворных, который настойчиво пытался обратить на себя внимание принцессы. Гавейн, сам того не заметив, чуть не скрипнул зубами. Что это? Ревность? Нет, конечно. Просто спор. И он должен его выиграть.

Внезапно толпа вокруг них вздрогнула. Послышались крики. Одна за другой, свечи начали меркнуть, погружая зал в сгущающуюся полутьму. Полная темнота. Гавейн почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это не простое совпадение. Где-то рядом, в этой душной, насквозь прогнившей роскоши, уже таилась смерть. И она пришла за ним.

Он почувствовал резкий толчок. Изабелла, всегда такая невозмутимая, на мгновение дрогнула. Гавейн среагировал инстинктивно, оттолкнув её в сторону и одновременно выхватив свой запрятанный клинок. В темноте мелькнула тень. Послышался глухой удар и чей-то вскрик. Игра только начиналась, и ставки уже взлетели до небес.