– Ты правда думала, что я от тебя съехала? – спросила Кляпа с искренним удивлением. – Валя… Я же как коммунальная боль. Чуть расслабишься – и снова в коридоре с тазиком.

На этом моменте Валентина, всё ещё не моргая, наклонилась и аккуратно поставила пакет у стены. Он издал звук – влажный, как сломанное обещание. Потом выпрямилась. Повернулась к окну между этажами. Посмотрела на решётку. За ней – не небо. Пыль, жёлтая плёнка и чья—то заброшенная сигарета на подоконнике. Всё вокруг было слишком реально. Слишком точно. Слишком… по-московски.

– Ты хочешь поговорить? – спросила она в пустоту.

Кляпа фыркнула. Мягко, как будто из шёлковой подушки:

– Я уже говорю. Это ведь не симпозиум. Это внедрение.

Валентина прошла ещё два пролёта и остановилась. Достала ключи. Попала в замок с первой попытки – что случалось только в моменты крайнего психоэмоционального напряжения. Она открыла дверь, шагнула внутрь и, не включая свет, медленно закрыла за собой, будто отделяясь от остального мира. Прислонилась к ней спиной и, наконец, позволила себе закрыть глаза – не чтобы отдохнуть, а чтобы спрятаться хотя бы на пару секунд от происходящего внутри и снаружи. И тут Кляпа шепнула:

– Прогресс, Валя. Сегодня без истерики. Прямо горжусь. У тебя что, новая стадия принятия?

Ответа не последовало. Только тихий выдох. Ни слова. Только тишина – такая, в которой слышно, как внутри щёлкает мысль: а может, снова выйти и выбросить пакет? Хотя бы туда. Хотя бы часть себя.

Вода стекала по спине вязко, как недосказанность. Она сидела на краю ванны, обхватив колени, и пыталась не думать. Вообще ни о чём. Просто дышать и слушать капли – короткие, плотные, с ритмом успокаивающей монотонности. Тело уже остыло, но горячая вода продолжала литься ровным, постоянным потоком – как единственное в этой квартире, что работало стабильно и не задавало вопросов. Вылезать не хотелось. Ванная казалась временным убежищем, нейтральной территорией, где пока ещё никто не ставит ультиматумы.

Именно в этот момент – на фоне последнего парового выдоха смесителя – в голове зазвучал голос. Словно кто—то тихо прибавил громкость давно включённого радио, которое вещало на заднем фоне всю её жизнь.

– Сегодня ты станешь причиной улыбки… или истерики. Всё зависит от восприятия объекта.

Валентина вздрогнула. Шампунь в руке дрогнул, несколько капель капнули на кафель. Она затаилась, надеясь, что это воспоминание, фантом, эхо вчерашнего позора. Но голос продолжил с деловым спокойствием:

– А объект у нас – курьер Паша.

Наступила такая тишина, что слышно было, как капает с носа. Сердце стучало где—то в горле, как будто рвалось наружу, чтобы само поговорить с Кляпой. Валентина медленно повернула голову к зеркалу, где запотевшее стекло уже рисовало её образ, расплывчатый, безличный, как контур человека, который больше не хочет быть собой.

– Паша? – спросила она с паузой, как будто Кляпа могла перепутать. – Тот, который… уронил воду прямо на мои туфли?

– Угу, – подтвердила Кляпа с тоном, которым обычно выбирают лот номер три в телепередаче. – Весёлый. Контактный. Немного грубоватый, зато не умничает. Говорит, что думает. Ты это как раз любишь, только пока не признаёшь.

– Он же… он же… сказал: «Тяжёленькая у вас водичка», – процедила Валентина, – с такой физиономией, как будто собирался шлёпнуть меня по заднице.

– А ты как раз стояла, извини, в идеальной проекции для такой шутки. Всё совпало, – фыркнула Кляпа. – У тебя что, аллергия на флирт от простых людей?

Валентина вскочила, вытерла руки о полотенце и уставилась в пустоту, как будто там был пульт управления. В голосе прорезался металл: