Перегиб. Дверь захлопнулась.

Последний год наших отношений – постоянное ощущение себя в одинокой мрачной комнате без штанов.

А раньше я останавливал ее всеми доступными мозгу уловками. Прятал сумочку с документами. Выбрасывал в окно ключи от квартиры. Что теперь? Электрогитара жалобно взвыла. Закрались мысли о бутылке водки в холодильнике. Залетевшая муха стала менее заметна. И, соответственно, перестала раздражать. Кажется, даже с ней можно примириться, найти общий язык и поделиться наболевшим.

Тут возникает необходимость прыжка на параллельную сюжетную линию. Чертов блюз – мое проклятие и счастье. Музыка – моя болезнь и панацея. Необъяснимая духовная субстанция, заслонившая родину, религию, реальность…

И музыкальный мир выводит занимательных персонажей. Главный – немолодой гитарист Стасик Ковальский. Прозвище Беломор отлично передает образ. От него можно услышать выражения – «орнаментальные микроинтервалы» и «пьем в темпе модерато». Дальше – коренастый басист Веня Пунь с его фобией публичности. И джазовый спортсмен ударной установки – дядя Слава. Говорят, он знаком с Херби Хэнкоком через одно рукопожатие.

Творческое взаимодействие без регулярной зарплаты подразумевает дружбу. Но я не уверен, что мы – именно друзья. Это была скорее родственная связь. Мы говорили – «встретиться выпить согласен, только не у меня…», «жена передаст пирожки на репетицию, купите салфетки…» И так далее.

Схожие вкусы не означают совпадения пазлов в картинку рок-группы. Думаю, нас объединил скептицизм в адрес коллег, война с океаном действительности и водка как неизменная спутница малоизвестного художника.

К 2018-му Донецк обмельчал. На концерты местных групп ходила одна и та же аудитория в количестве от 5 до 300 человек. (Военный конфликт в стадии заморозки дышал за углом, разгоняя причастных по местам, где теплее.)

Оставшиеся умудрялись друг друга критиковать. И критике я втайне радовался. Как известно, не поносят тех, кто безразличен. Соответственно, нам удалось возбудить какую-то общественность. К тому же, мы трудились добросовестно. А жили так, будто труд уже вознагражден…

Собственно, что дальше? Дальше – обыденность.

Из числа статистов рядового мероприятия выделилось аккуратное каре, изобилие аксессуаров и стройные ноги под сетчатыми колготками.

Короче, есть такие второстепенные роли, без которых рушится постановка. Эти девушки легкомысленно улыбаются и говорят: «Я могу остаться, и тебе не придется меня провожать». Затем небрежно снятый лифчик падает на пол.

И эту форму красоты кощунственно называть публичной. Они же не голые манекены на витринах, не похотливые сучки. И даже платят они зачастую сами за себя.

Просто девушка не обременила себя мужем, ответственностью, условностями. Ее молодость и свобода притягивают молодых симпатичных парней. Возможно, кто-то из них переживает болезненный развод. И девушка делом выражает готовность доказать бедолаге: «Я лучше твоей бывшей!»

И вот, она выступает из тени на свет…

Тесная гримерная музыкального треш-бара «Ганж». Стасик Беломор привел юную девицу, согнал Веню Пуня с барного стула.

– Сиди тут. Радуй глаз, – сказал он и куда-то исчез.

Девушка делала вид, что стесняется. Разглядывала себя в зеркале. Бесцельно двигала пальцем по экрану смартфона.

– Я – Вика, – внезапно сказала она. – Виктория.

– Джаггер Михал Филипыч, – сказал я, протягивая руку.

– Евгений так шутит, – смутился Веня Пунь.

– Сдаюсь, – говорю. – Мама назвала меня Евгением, чтобы рифму было легко подобрать к имени…

В зале тем временем становилось многолюдно. Звякали рюмки. Фоновую музыку перекрикивал галдеж. В основной массе это были наши знакомые и друзья. Внутри коллектива мы ласково называли своих зрителей «сочувствующими».